Александр Гейман - Чудо-моргушник в Некитае Страница 62

- Я - скромный слуга нашего Господа, аббат Крюшон. Я возвращаюсь из далекой миссии в языческом Некитае, - последовал кроткий ответ.

- А чьи это голые ноги торчат из окна кареты?

- Это наш доблестный граф Артуа, - доброжелательно разъяснил аббат.

- Хм! - воскликнул капитан. - А что же он делает в таком странном положении?

- Он всего-навсего онанирует, - смиренно отвечал аббат.

- Онанирует при пересечении государственной границы? - возмутился офицер. - Это строжайше запрещено!

- Гони! - велел аббат кучеру.

Однако набежавшие солдаты преградили дорогу и схватили под уздцы лошадей. Заслышав шум, граф вымахнул из-за дверцы кареты в чем мать родила. Не прекращая мастурбировать, он оглядел картину и в миг уяснил происходящее.

- А ну, прочь с дороги, гондурасы! - громовым голосом выкрикнул храбрец.

С клинком в руке граф налетел на гвардейцев. Он фехтовал сразу с тремя, ни на миг не прекращая яростно онанировать, и теснил ошеломленных солдат прочь. Капитан попытался придти на помощь своим подчиненным и тоже устремился к месту схватки, обнажив шпагу. Он сделал неловкий выпад, и вдруг - вдруг произошло нелепое и ледянящее кровь трагическое событие: клинок неуклюжего капитана, будучи отбит мастерской рукой графа, отлетел вниз и отсек у самого основания то, чем граф так неистово обладал своей левой рукой.

- Негодяй! Что вы наделали! - гневно вскричал граф.

Поединок остановился. Гвардейцы и провинившийся капитан, отступив на шаг, в ужасе смотрели на рассеченного графа. Опустив шпагу вниз и поднеся обрубок, зажатый в левой руке, к самым глазам, граф остановившимся взором смотрел на то, что некогда составляло неотъемлемую часть его мужества и предмет пылких ласк и мечтаний всех женщин Парижа.

Он покачнулся и упал на колени в дорожную пыль. Напрягая последние силы, граф Артуа воздел руку с предметом мечтаний над головой и простонал, взывая к вышней справедливости:

- О Небо! Ты видишь это?!.

Вслед за тем бесчувственное тело героя рухнуло наземь, и шпага выпала из разжатой руки. Соскочивший с козел аббат...

- Стоп, стоп, стоп! - решительно прервал граф Артуа. - Такой сценарий не нравится мне ещё больше. Никаких обрубков, знаете ли. Не пойдет!

- Да что вы всполошились, граф? - поспешил успокоить Ли Фань. - У меня тут дальше чудесное воскрешение и исцеление. Аббат, значит, творит святую молитву, с небес из Шамбалы спускается добрый гений героя - наша обожаемая императрица уже великодушно согласилась на эту роль - ну и, небесный гений приставляет бесценный обрубок на место, дует на него, гладит, что-то нежно шепчет - и пожалуйста, все чудесным образом срастается, и...

- Нет! - наотрез отказался граф. - Никакого членовредительства и никаких чудесных исцелений. Нет, и ещё раз нет!

- Хорошо, вот тогда третий вариант. Значит, это у нас Артуа Пластунский...

- Стояла ожесточенная канонада. На мирное поле, некогда представлявшее собой пустошь на границе Франции и Италии., рушились сотни ядер, в клочья разнося всякую букашку, сдуру попавшую на это ложе смерти. Солдаты в ужасе вжимались в землю, надеясь уберечь себя от осколков. Не обращая внимания на такие пустяки, граф Артуа не склоняя головы перед вьющимися, как мухи, ядрами спокойно разделся догола. Молодечески гикнув, он лег спиной на землю и пополз в сторону родимой французской земли. Не переставая яростно мастурби...

- Нет! - вскричал граф. - Это и вовсе не подходит. Я вижу - вы просто стараетесь меня укокошить.

- А знаете, я, пожалуй, соглашусь с графом, - поддержал аббат. - Этот ваш Пластунско-артиллерийский Артуа какой-то, знаете ли, оголтелый авангардизм с абстракционистской подкладкой. Стоит дым, летят ядра - да кто тут что разберет? Как в поговорке - бой в Крыму, все в дыму, ни хрена не видно... А потом доказывай, что граф в натуре полз по полю и онанировал. Что же до Артуа Отрубленного - я про ваш сухопутно-экипажный вариант, уважаемый Ли Фань, - то от него за версту несет унылым классицизмом в духе трагедий Расина. А вот Артуа Морской - это и свежо, и романтично, и живописно.

- Господа! - воскликнул Ли Фань. - Я сразу сказал, что мне самому он больше нравится. Море, волны, чайки, брызги, летящие в соленую воду... - да это сердцу всякого художника мило.

- И слово вы подобрали хорошее - онанавт, - вторил аббат. - Оно как бы пробрасывает мостик к героям Древней Греции - ну, тем, что у грузин в Колхиде овчину стибрили.

- Со своей стороны, - заговорил Артуа, - я, пожалуй, насчет моря согласен. Один только вопрос - а где оно в Некитае? Не представляю, как можно воплотить ваш замысел.

- О, пустяки, - отвечал Ли Фань. - Во дворцовом саду большой пруд и в нем остров. Остров император уже даровал французской короне - в вашем лице, граф. А пруд сойдет за море.

- А чайки, волны, акула? - допытывался граф. - Соленая вода, наконец, куда должны лететь мои брызги?

- Насчет соленых брызг никаких затруднений, - отвечал Ли Фань, нисколько не затруднившись. - Соли насыпем, сколько потребуется. Волны будут - мы поставим гвардию болтать в воде деревянными воротами. Вместо чаек сгодятся попугаи - мы их покрасим как пингвинов, и будем гонять туда-сюда над прудом.

- А акула?

- С акулой малость потрудней, - признал некитайский классик. - За ней придется посылать в джунгли, где водятся крокодилы.

- Крокодилы? - в один голос переспросили аббат и граф.

- Ну да. Тоже водная тварь и тоже зубастая. А что? Не сомневайтесь крокодил ногу оттяпает не хуже всякой акулы.

- Ну, а облик-то, облик! - воскликнул граф.

- А что облик - приделаем к хвосту плавники, к спине, на башку тигровую шкуру натянем с прорезями для глаз - вот вам и тигровая акула.

- Хм, - задумчиво протянул Артуа. - Я вижу, у вас все предусмотрено.

- Само собой! Год к встрече готовимся, - как-то не совсем понятно отвечал Ли Фань. - Ну так что - значит, морской вариант?

На Артуа Морском они и расстались.

Вечером же граф и аббат Крюшон вновь оказались в гостях у императора. Теперь все было иначе - фиаско первых дней при дворе императора сменилось на полный триумф. Правда, во дворец их на сей раз отвез рикша, который не притворялся иностранным послом Тапкином или Пфлюгеном. Но зато никто не смел пикнуть пол-слова против - палач, не отваживаясь более дискутировать с аббатом, забился куда-то в угол, Гу Жуй знай мелко кланялся... Что же до британца и немца, то граф, едва завидев Тапкина за столом, не мог сдержать того импульса, что появляется у всякого гасконца при виде англичан - он как на крыльях полетел к столу британца и рявкнул ему в лицо:

- Долой обрыдших колониалистов!

Аббат, не отставая от своего друга, тотчас крикнул в глаза Пфлюгену: