Георгий Мартынов - Спираль времени. Гость из бездны Страница 63

– Священный огонь… – сказал Моа, когда никто уже не мог его слышать. – В стране Моора каждый может оказаться в этом огне. Ден или Геза…

– Замолчи! – испуганно прошептал собеседник Моа. – Не произноси громко страшных имен властителей жреческой касты. Или отойди от меня подальше.

Моа рассмеялся.

– Я их не боюсь, – хвастливо сказал он. – Ден ила Геза могут любого человека объявить безумным и бросить в священный огонь. Для того он и горит в храме, чтобы жрецы могли избавляться от людей, которые им не нравятся. И с тобой это может случиться, благоразумный и осторожный Гуно.

– Никогда! Я не ругаю жрецов, как ты. Я не смеюсь над богами. Я жертвую на храм и приношу цветы статуям богов. Один из моих предков был жрецом, – это всем известно.

– Раз ты сам не жрец, – со смехом сказал Моа, – значит, твоего предка выгнали из храма. Не хотел бы я иметь такого родственника.

Гуно рассердился:

– Говоришь, сам не зная что. Всем известно, что мой предок умер жрецом, а его сын отказался от сана потому, что стал солдатом. Уйди лучше, чем болтать вздор.

– Хорошо, не сердись. Ведь мы добрые соседи. Мои слова вызваны усталостью. Я не хотел тебя обидеть.

– Долго тебе еще носить воду? – спросил Гуно, удовлетворенный словами Моа.

– Это последний.

– Как, уже?

Моа пожал плечами.

– Клочок земли, который принадлежит мне, полить недолго, – сказал он.

– У меня такой же сад и такой же огород, как у тебя. – Гуно недоверчиво покачал головой. – Мы вместе вышли из дому. А я еще и половины не полил.

– Значит, ты слишком лениво ходишь, – сказал Моа, – и слишком часто отдыхаешь.

– Ты моложе меня, – вздохнул Гуно. – И мог бы не носить воду сам. Все удивляются, что, вернувшись с победоносной войны, ты не получил в награду раба.

Теперь вздохнул Моа.

– Ты прав, – сказал он, – язык мой губит меня. Все солдаты, вернувшиеся с войны, получили по рабу, а то и по два. Все, кроме трусов. Но я никогда не был трусом. Никогда! – повторил он. – Но однажды я сказал, что война обогащает жрецов, и мои слова слышал жрец. Вот и все.

Гуно хотел что-то сказать, но вдруг сильно вздрогнул.

– Смотри! – прошептал он, судорожно схватив за руку своего соседа.

Но Моа и сам увидел. Неприятный холодок страха мурашками пробежал по его спине.

Во мраке ночи, среди бесчисленных огоньков звезд, вспыхнула вдруг новая звезда. Она загорелась ровным светом, и так ярко, что выступили из мрака стены домов и застывшие неподвижно фигуры людей с сосудами на спинах.

Звезда горела почти у самой земли и явно не принадлежала к небесным светилам. Она находилась где-то в самом городе, – видимо, на одном из холмов.

Раздались крики. Многие, выронив сосуды, упали на землю и спрятали лица в уличной пыли. Другие, придя в себя, бросились врассыпную.

– Конец работе! – сказал Моа. – Теперь все попрячутся. Хорошо, что я успел натаскать воду раньше, чем загорелся проклятый шар.

Он оглянулся и увидел, что стоит один. Гуно успел уже убежать. Его сосуд остался на улице.

Моа усмехнулся. До чего же боятся люди верховного жреца Дена и его брата Гезы, а также всего, что имеет к ним хоть какое-нибудь отношение…

Первый непреодолимый ужас ушел из сердца. Моа удивлялся, что вообще мог испугаться. Звезда вспыхивала в городе не в первый раз, и свет ее никогда и никому не повредил. Ужас города и всей страны вызывала непонятность этого света.

Улицы опустели. Теперь до самого утра никто не осмелится рискнуть выйти из дому. Многие деревья, кусты и грядки останутся сухими.

– Проклятый Ден! – сказал Моа.

Он мог ругать жрецов, бравируя опасностью, мог смеяться над богами, не очень рискуя, но эти два слова, вырвавшиеся у него невольно, под влиянием возмущения, могли стоить ему головы, если бы кто-нибудь услышал их.

Моа боязливо огляделся.

И задрожал, увидя зловещую черную фигуру, медленно шедшую по улице и находившуюся почти рядом.

Жрец!

Слышал он или нет?..

Моа замер, боясь пошевелиться.

Жрец подошел и остановился. Его черная одежда сливалась с уличной темнотой, и только по краям складок играли блики света от таинственной звезды. Блестел гладко обритый череп, и, как показалось Моа, злобно сверкали глаза.

Жрец слегка повернул голову, и свет звезды лег на его лицо.

Моа узнал черты этого лица, известные всей стране, и у него подкосились колени.

Перед ним стоял сам Геза!

– Встань! – услышал Моа голос страшного жреца. – Я не божество, чтобы мне поклоняться. Ты не раб.

Моа послушно поднялся, хотя от страха едва держался на ногах. Попробуй не выполни приказ Гезы!

– Да, господин, – прошептал он. – Я свободный горожанин. Но, как и все, я твой раб.

– Что делаешь ты один на улице? – Геза посмотрел на сосуды, два огромных кувшина, стоявшие на земле. – А, понимаю, ты носишь воду? Но как можешь ты нести одновременно два таких больших сосуда?

– Только один принадлежит мне, господин, – ответил Моа значительно окрепшим голосом. Геза казался совсем не таким страшным, каким рисовало его воображение большинства жителей города. – Второй сосуд – моего соседа. Но он убежал, испугавшись, как испугались все.

– Чего испугался он?

Как ответить на такой вопрос? Моа молчал.

– Ты понял? – Голос Гезы был строг, но в нем не слышалось гнева. – Почему ты не отвечаешь мне?

– Прости, господин!

– Чего испугался твой сосед? Впрочем, можешь не отвечать, я сам знаю. Люди глупы и боятся того, чего не понимают. А ты не боишься?

– Боюсь, господин. Но меньше других. Я солдат.

– Этого, – Геза указал рукой на таинственную звезду, – совсем не надо бояться. Ничего страшного или опасного здесь нет. И того, кто зажигает этот свет, также не надо бояться. Тем более проклинать его.

Моа затрепетал всем телом.

– Кто может проклинать верховного жреца, – сказал он дрожащим голосом. – Вся страна благословляет тебя и твоего священного брата.

Геза улыбнулся.

– Ты проклинал его, – сказал он, – ты сказал только что: «проклятый Ден». Или я неправильно расслышал? Встань! Я уже говорил, что мне поклоняться не надо.

– Господин, пощади! – взмолился Моа.

– Ты знаешь, что обязан мне повиноваться, – сказал Геза. – Почему же ты не выполняешь моего приказа?

Моа вскочил, как подброшенный пружиной.

Геза молчал. Отблески белого света играли в его темных задумчивых глазах. Молодое лицо, словно изваянное из потемневшей бронзы, было спокойно и чуть грустно.