Александр Борянский - Время покупать черные перстни Страница 63

— Если меня не подводит память, — язвительно произнес Шеф синдиката, — такого закона нет в уголовном кодексе?!

— Да, такого закона в кодексе нет, зато он непреложен для действующих в детективе лиц, — убежденно заявил охотник, — а с момента аудиенции в Президентском дворце нет никаких сомнений в том, что мой товарищ и я — главные герои заправского детектива, в котором есть все: погони и перестрелки, драки и покушения, а главное, без чего не может обойтись ни один детектив, жгучая тайна Человека в Черном… Тайна, которую не могли приоткрыть даже вы! Основной закон детективного жанра гласит (Виктор скромно потупил глаза) — герой не должен погибать в середине повествования! Иначе получится не захватывающее чтиво, а банальный производственный роман с хэппи эндом в качестве успешного завершения вашим синдикатом финансового года! Представьте себе на мгновение, что вам попадает в руки «Ромео и Джульетта», где вместо традиционного финала вас начинают пичкать нудным описанием свадебной церемонии в снятой до полуночи таверне, и сколько выложили Капулетти за подвенечное платье, и как доблестный наряд блюстителей порядка пытался урезонить дебоширов в лице жениха и брата невесты в курительной комнате для дам! Уф!!! Нет, что ни говорите, законы жанра обязывают!

— Согласен, картина, нарисованная тобою, убедительна, но кто сказал, что именно сейчас — середина детективного повествования?

— Вы! — торжествующе ответил приговоренный.

— Я?

— Да, несколько минут назад вы заявили, что Человек в Черном придет платить вечером, а сейчас, — Джонг посмотрел на часы, — далеко не вечер!

— Действительно. Ладно, уговорил. Поживи малость… Тем более, что беседовать с тобой совсем необременительно. Напротив. Не поверишь, иногда так и тянет плюнуть на все и завязать! А посоветоваться не с кем, — разоткровенничался Фингал. — Кругом шакалы, и смотрят на тебя волком! Разве понять им мятущуюся душу? Ни-когда. Ни за что. А ты, мой крестничек, человек свежий, с пониманием… Вот я и говорю, устанешь как собака от всех этих дел, выкручивания рук и копания ям, закроешь глаза — хочется резко и круто изменить статус-кво! А ведь как я начинал… Хочешь послушать? Тогда вот тебе

Родился я в приличной семье: мама музицировала на фортепьянах, папа торговал на черном рынке. Они часто ожидали потомства, но что с ним делать потом, не знали. В результате естественного отбора из всех чад остался я один. К этому времени папа связался с дурной компанией и стал выдавать продаваемые пирожки с зайчатиной за патентованное средство против зачатия. Все шло хорошо — пирожки пользовались повышенным спросом у широких слоев населения до тех пор, пока одна любознательная дамочка не поинтересовалась, когда пирожки надлежит принимать: до или после? Папа возьми да и ляпни: «Не до и не после, а вместо!».

Получив инвалидность, папа перешел на неумеренное потребление ячменного пива… Мама стала часто болеть, фортепьяны пришлось продать. До сих пор перед моими глазами маячат папины костыли, которыми он преподавал основы этики и почтение к родительским наставлениям тогда еще неокрепшему организму своего единственного отпрыска. После папиной скоропостижной кончины мама перестала болеть, потому что деньги кончились. А в долг подпольный тотализатор не позволял играть никому, даже вдовам.

Жить в родительском доме стало совсем невмоготу, и я был вынужден отправиться на ускоренные курсы извлечения ценностей. Стипендии нам не платили — перебивались на пододежном корме. Успевал я хорошо: от мамы мне достались музыкальные пальцы, от отца — умение лезть в чужой карман не за словом, а за чем-нибудь более материальным… Вскоре я очутился в колледже, готовящем кадры для замещения вакансий в исправительных домах, — туда меня приняли без экзаменов за выдающиеся успехи на курсах и умение быстро уносить ноги — колледж гордился своей легкоатлетической командой. У меня где-то сохранилась даже полосатая майка, эх, юность, юность… Я без задержек брал один барьер за другим, но когда преодолевал звуковой, услышал в непосредственной близости полицейскую сирену и понял — пора завершать учебу и поступать в синдикат простым заместителем директора. Потянулись годы упорного труда, наполненные одним желанием: прочно утвердиться на самом верху административной лестницы. Потом и это было достигнуто, но сердце не успокоилось… Видимо, так уж мы устроены — ничто не дает полного удовлетворения гордыне: ни власть, ни слава, пусть даже в узком кругу ограниченных людей, ни деньги…

Потом все надоело. Одно время хотел уйти в родной колледж на преподавательскую работу, звали на кафедру прикладного вымогательства… Но как подумаю, до какого маразма бездарные мои помощнички без меня синдикат доведут, — сердце кровью обливается! Вот и приходится тянуть лямку, несмотря на искреннее сопротивление души.

Одна радость в жизни — общение с интересными людьми. Вроде тебя. Заманишь такого в ловушку, наговоришься всласть — потом, конечно, извини, пришьешь!

Кстати, зачахли мы здесь на Полинте без свежих анекдотов! Уж не обессудь, уважь старину Фингала! Разные там байки — все равно что целительный бальзам для моей души…

Трудно было придумать более неподходящее занятие перед смертью, но выбирать не приходилось — Виктор принялся «травить»!

С ловкостью профессионального фокусника охотник вытаскивал из памяти одну занимательную историю за другой, думая только о том, что минуты бегут и спасение приближается…

Для затравки он начал с любимой серии про телепатию, а продолжил зубопротезными. Фингалу особенно понравилось про вставную челюсть и каминные щипцы. Он чуть не рыдал от смеха, так что динамики задребезжали, и все повторял:

— Значит, тащите валидол, сэр, ха-ха-ха… Без валидола мне труба, о-хо-хо!..

Глава восьмая

— Он заманил ее в сырой подвал старинного морга и гнусно потребовал, чтобы она отказалась от своей доли наследства. Шарлотта гневно отвергла наглые притязания, и тогда он запер ее в Золотой Саркофаг, который вовсе не был переплавлен и переправлен за границу. Но злоумышленника подвела спешка — он чувствовал мое дыхание за спиной. Когда я открыл массивную крышку, Шарлотта еще дышала. На ладан. Из ее обессиленных уст я и услышал…

— Врешь, лягаш! — На бесновавшегося графа было жутко смотреть — он чуть не разломал под собою скамью подсудимых. — Шарлотта отбросила когти, не отходя от кассы. И ничего никому не могла рассказать!