Феликс Дымов - Санаторий Страница 64

— Пахнет грозой, — сказала Мэй, потягиваясь. — Как свежо. Что было?

— Была буря. Теперь тихо, спокойно и ласково.

Агни сделал предостерегающий жест, но не успел.

Мэй уже забралась в Валерию. Ринувшись следом, он укололся о те же обломки любви, которые смертельно ранили Мэй. Она последний раз прильнула к нему и замерла. Агни страдал, и его боль разливалась по человеческим телам незнакомым им чувством. Мужчина и женщина недоуменно смотрели друг на друга до тех пор, пока не застыли в странных оцепеневших позах, вовсе не похожих на те, в которых оказываются люди, попавшие в страшную аварию.

Из-под обломков машины вытащили женщину, не имевшую ни единой царапины. И только врачи определили, что весь ее организм изъеден зловещими метастазами. Но это было потом. Шестидесятилетний мужчина умер от ишемической болезни сердца.

Агни и Мэй умерли. Земляне этого не заметили.

Лишь в анналах “Клуба любителей Земли” сохранилась информация о клиентах, не вернувшихся из путешествия. Правда, интересоваться ей было некому!..

Андрей Дмитрук

Орудие

Резкий утренний холод, особенно чувствительный после нагретого уютного салона, заставил Нину поднять воротник меховой куртки. Масса холодного воздуха кружилась в кольце голых пиков, несла клочковатые хмурые тучи. Несколько грязных лам дергали губами жесткие пыльные кусты у дороги. Их пасла маленькая девочка, одетая в юбку до земли, клетчатую ковбойку, красную выцветшую накидку и черную мужскую шляпу-котелок. Лицо у девочки было старообразное, обветренное, на верхней губе — лихорадка, очевидно, прижженная головней. Забыв о ламах, она во все глаза разглядывала светловолосую Нину в лохматой куртке и кожаных брюках, ее серый лакированный автомобиль. Очевидно, подобные гости нечасто являлись на пустынное плоскогорье, где жались к берегам бурной реки несколько индейских деревушек, а полоски низкорослой кукурузы обрывались у железобетонной ограды Орудия.

Нина улыбнулась и помахала девочке. Но та, нелепо вскинув руку, — будто начала махать в ответ и раздумала, — отвернулась и убежала к своим ламам. Не оставалось ничего другого, как нажать кнопку на бронированных воротах, вложить перфокарту пропуска в приемную щель и ждать, пока расступятся массивные створы. Нина опять села за руль, въехала, и ворота громыхнули, смыкаясь за ее спиной.

Здесь росли деревья, целый лес цепких, корявых деревьев с серебристой изнанкой листа, — деревьев, мигавших на ветру тысячами белых огоньков. Лес окружал кубическое двухэтажное здание центрального поста и башни подъемников инвентарных шахт: жерло самого Орудия было скрыто.

Нина вышла возле дома, по привычке заперла дверцу, усмехнулась, но отпирать уже не стала. Навстречу ей вышел крупный шестидесятилетний мужчина, с лицом властным, открытым и добрым, с гладкой кожей, ярко-розовой на носу и щеках, как после ожога, с веерами глубоких морщин у глаз и седеющими острыми усами. Был на нем белый шерстяной комбинезон с эмблемой МАКС — Нина подумала, что комбинезон надет только ради ее приезда. Ей почему-то представилось, что начальник Орудия любит одеваться в темное, добротно и чуть старомодно, как подобает человеку с лицом гранда времен Веласкеса. К руке Нины он приложился умело и с достоинством, согласно внешности.

— Хуан Гарсиа Санчас де Уртадо-и-Каррера, к услугам сеньоры инспектора.

— Нечаева Нина Павловна, лучше всего просто Нина. К тому же я пока что сеньорита, дорогой сеньор Каррера!

Он пропустил Нину и повел через холл к лестнице на второй этаж, рассказывая по дороге, что в его стране тоже есть имя Нина, или Нинья, и оно многим нравится. В несколько захламленном холле теснился десяток кресел, на бильярде лежали рулоны кальки. Под лестницей находился аквариум: в нем заметались напуганные шагами рыбы-месяцы. Пахло мастикой для паркета, озоном и горелой резиной; дом почему-то не представлялся жилым, он был похож на учреждение, покинутое сотрудниками во время обеденного перерыва.

Пульт управления на втором этаже вполне соответствовал духу “казенного дома”, — впрочем, ни один пульт в мире не имеет своего лица, все они — близнецы и воплощают только порядок и механическую чистоту. Если бы не стесненное дыхание и клокотанье в груди, Нина преспокойно могла бы вообразить эту бело-голубую пластмассовую комнату не на высоченном южноамериканском плоскогорье, а в Москве, в родном здании Совета МАКС. Ей показалось странным, что люди, на долгие годы поселившиеся возле Орудия, не стремятся сделать свое жилище уютным.

Неспешно повернув круглый кожаный стул, поднялся от главной панели и отвесил поклон оператор Орудия, первый и единственный помощник Карреры, передававший волю своего начальника всем хитросплетениям машинного мозга. Как антропологический тип, оператор представлял полную противоположность своему шефу: приземистый, ширококостный, почти лишенный шеи, зато с огромными кистями рук. На бульдожьем ноздреватом лице сидели, как изюминки в буханке, яркие черные глаза. Пожимая влажную ручищу, Нина испытала непривычное чувство брезгливой завороженности. В упорном цепком взгляде оператора, странно противоречившем приветливой улыбке губ, в ленивых мощных движениях этого старого, одышливого человека чудилась некая особая сила, манящая и бессознательно-жестокая, избыток первозданной биологической энергии. Глядя на его изящно сплетенные туфли, Нина почему-то вообразила ступни старика, широкие и тяжелые, с кривыми растоптанными пальцами. Каррера представил оператора — Игнасио Ласс. Странный был у Карреро Санчо Панса.

Игнасио спросил у Нины, явно соревнуясь в галантности с патроном: предпочитает ли сеньорита принять с дороги ванну и позавтракать или ограниченность времени заставляет уважаемого инспектора сразу перейти к делу? Нина не смогла ответить быстро. Она робела все сильнее, поскольку чувствовала, что перед ней непростые люди, — непоколебимо сформированные, всезнающие, а главное — бог знает, с каким прошлым за плечами…

Ласс и Каррера не допускали в своем обращении к инспектору ни “отеческого” благодушия, ни нарочитой почтительности, которая только подчеркнула бы ироничность отношения; галантность и предупредительность предназначались Нине в равной степени как ответственному работнику и как даме. Именно так должны были вести себя мудрые, многоопытные мужчины с молоденькой проверяющей из МАКС. Робость Нины была истолкована, как деликатность и нежелание затруднять хозяев. Поэтому Каррера отправился на кухню, а его жутковатый помощник пошел открывать краны в маленькой, сверкающе-чистой ванной…