Павел Амнуэль - Конечная остановка (сборник) Страница 64

– В свое время, – продолжал Ланде, – суду станет ясно, какое сугубо косвенное отношение мог иметь доктор Дымов к гибели своей жены – тоже, кстати, известного специалиста в области космологии. В этом деле никогда не будет ясности и никакое судебное решение не отразит реальной картины, если суд не примет во внимание физические аспекты. Доктор Дымов, повторяю, занимается проблемой скрытой массы во Вселенной, или, как это сейчас принято называть, – проблемой темного вещества. Вероятно, суду неизвестно, что все видимое на небе – лишь малая часть реальной массы Вселенной. Три четверти вещества находится в состоянии, которое мы наблюдать не можем. Но мы знаем, что это вещество существует, поскольку оно притягивает видимую материю в галактиках и в межгалактическом пространстве. Я опускаю доказательства – если высокому суду интересно, на эту тему доктор Дымов сможет прочесть обстоятельный доклад…

– Г-х-м… – судья громко выразил свое отношение к речи свидетеля, но не стал прерывать выступавшего, только посмотрел на электронные часы, висевшие над входной дверью.

– Существуют по меньшей мере две научные школы, по-разному объясняющие природу темного вещества, – невозмутимо продолжал Ланде. Виталий напряженно вслушивался. Пока Эндрю не сказал ничего, что могло бы повредить, но сейчас наступил критический момент: три школы, верно, но Ланде и Виталий принадлежали к разным. – Согласно одним представлениям, темное вещество – это обычные звезды малой массы, холодные, а потому и не излучающие достаточное количество света, чтобы их можно было наблюдать даже в такие мощные телескопы, как VLT или космические «Хаббл» и «Гершель». Вторая школа полагает, что темное вещество – это элементарные частицы, значительно более тяжелые, чем протон. Они чрезвычайно слабо взаимодействуют с обычным веществом. Не исключено, что из этих частиц образуются объекты, подобные обычным звездам или планетам. Такая звезда – это удивительное физическое явление! – может столкнуться с Землей, наша планета пролетит сквозь темную звезду, а мы почувствуем только изменение силы тяжести, но ничего не увидим, ни с чем не столкнемся… Может, нечто подобное уже происходило в земной истории. Скажем, гибель динозавров обычно объясняют падением гигантского метеорита, но кратера не нашли, хотя есть кандидаты… Простите, я немного отвлекся.

– Гхм, – прокомментировал судья. – Три минуты, сэр.

– Да-да. Согласно предположениям доктора Дымова, развитым в его статьях последних лет, газ из частиц темного вещества присутствует везде. Земля погружена в этот газ. Этим газом наполнен зал, в котором мы находимся. Парадокс, но плотность этого газа может оказаться больше плотности воздуха. Каждый может построить из обычных камней дом или насыпать гору песка. Темное вещество тоже можно собрать в сосуд или сделать из него массивную гирю. Понимаете, к чему я веду? Гиря из темного вещества будет притягивать, но ударить ею человека невозможно. Есть, однако, люди, чье сознание чрезвычайно слабо взаимодействует с реальностью. Это люди, находящиеся в коме, а также в состоянии летаргического сна и еще аутисты, чья, как полагают врачи, болезнь находится в крайней и неизлечимой стадии. Именно эти люди, чей мозг работает в чрезвычайно специфическом и очень мало изученном режиме, способны, согласно идеям доктора Дымова, активно взаимодействовать с темным веществом. Никто не знает, как происходит такое взаимодействие и происходит ли вообще. У доктора Дымова есть на этот счет определенные гипотезы, которые он сможет представить суду. В данном случае не исключено, что так называемое преступление, в котором обвиняют доктора Дымова и мисс Гилмор, может быть результатом взаимодействия темного вещества с обычным – в данном случае с веществом разрушенного аппарата…

– Сэр! – встал Макинтош. В течение всей речи Ланде он сидел как на иголках, порывался вставить слово, искал для этого повод и, наконец, найдя, немедленно бросился в атаку. – Ваша честь! Я не сомневаюсь в научной компетенции профессора Ланде, но какое все сказанное имеет отношение к рассматриваемому делу? К тому же, профессор сам себе противоречит! Сначала он говорит, что… э-э… темное вещество никак не взаимодействует с обычным, а потом заявляет, что разрушение аппарата, обеспечивавшего жизнедеятельность жертвы, произошел в результате такого… з-э… взаимодействия. Где логика?

– Гхм… – произнес судья и с интересом посмотрел на Ланде, ожидая ответа. На лице судьи ясно можно было прочитать его намерение объявить содержание произнесенной речи юридически ничтожным, не влияющим на результаты экспертизы и недостойным дальнейшего внимания.

Виталий не мог со своего места видеть, какой взгляд бросил Эндрю на Макинтоша. Он Виталий увидел другое – во втором ряду сидела девочка, а точнее, женщина, так похожая на девочку, что невольно возникала мысль: кто пустил в зал ребенка? Что делала здесь миссис Болтон?

– Ваша честь, – обратился Ланде к судье, – идеи, о которых я сказал, доктор Дымов начал разрабатывать, когда с его женой произошло несчастье. Доктор Дымов полагал, что, решив проблему темного вещества, он сумеет помочь своей жене Диноре. У меня есть еще минута, но я хотел бы закончить свои показания после того, как суд выслушает второго свидетеля защиты.

– Гхм… – произнес судья. Похоже, это междометие составляло сегодня большую часть его активного словаря. Он произносил свое «гхм» сначала с угрозой, потом с сожалением, удивлением и, наконец, с ожиданием: хорошо, выслушаем второго свидетеля, возможно, понять его будет не так трудно, как первого.

Ланде занял место в зале – рядом с миссис Болтон, с которой обменялся парой тихих фраз. Показалось Виталию, или Эндрю с медсестрой пожали друг другу руки?

– Приглашаю, – объявил Спенсер, – профессора медицины Карла Генриха Баккенбауэра, заведующего отделением психиатрии медицинского центра университета штата Мичиган.

Баккенбауэр, которого Виталий так и не дождался в больнице, оказался высоким, как баскетболист провинциальной команды (выше прочих «смертных», но до двух метров не дотягивает), и худым (впрочем, будь он чуть меньше ростом, комплекцию его можно было счесть вполне нормальной). Длинное лицо с лошадиным подбородком – очень, по идее, некрасивое, но странным образом привлекательное, скорее всего, из-за удивительно внимательного и чуткого (даже издали, с места, где сидел Виталий, это было видно) взгляда светло-голубых глаз. Баккенбауэр быстрым шагом, глядя только на судью и не обращая внимания на окружающих, прошел к свидетельскому месту и сказал:

– Я представляю здесь…

– Минуту, – перебил его секретарь, и Баккенбауэр, сбившись, с неудовольствием умолк на полуслове, – необходимые формальности, извините. Прочтите здесь, и если все правильно написано, распишитесь.