Андрей Чертков - Миры Стругацких: Время учеников, XXI век. Возвращение в Арканар Страница 65

Поэтому тщательно разработанный маршрут, принятый с его, Вадима, участием, можно было со спокойной душой отправить в мусорную корзину. Он лишь успокаивал нервы при подходе к местности, но на месте переть предстояло сквозь неизвестность к неисследованности. Танк продержится недолго — до первой топи, и главной задачей Алика Кутнова было не утопить его там, а сохранить в качестве базового лагеря или последней линии обороны. Если уж очень не повезет.

— Сколько вы отводите танку? — спросил Мбога у Вадима, и тот даже не удивился его восприимчивости.

— Минут двадцать, только не говорите Алику. Он слишком расстроится.

Мбога кивнул, еще раз посмотрел на расстеленную перед ним карту, сквозь цветовой хаос которой почему-то просматривалось человеческое лицо, потер пальчиком нанесенный фломастером маршрут и безжалостно ее скомкал. Утилизатора в салоне не полагалось, и он запихал комок за спину.

— Ну и правильно, — подмигнул Вадим. — А куда выкинем танк?

— Давайте вашу карту.

Вадим распустил застежку, порылся в комбинезоне и вытащил удивительно толстую тетрадь в богатом переплете из кожи тахорга. Тетрадь раскрылась на нужном месте, и егерь растянул перед Мбогой гармошку самодельной карты.

— Народное творчество, — покачал головой Мбога, — фольклор.

Листок был испещрен рисунками, пометками, странными значками и стрелками. На пластиковую поверхность карты были нанесены странные топографические знаки, понятные только егерям Пандоры.

— Это что? — ткнул пальцем Мбога. — Лежбище тахорга?

— Озеро, — поправил Вадим. — Вот здесь съедобная земля, там — тропинка. Вот тут совсем загадочное место — правильное треугольное болото. Если я правильно понимаю, более точных координат у нас нет и не будет?

Мбога покачал головой:

— Это генодетектор, а не пеленгатор. Он показал наличие, все остальное — наши с вами догадки.

— Он мог уйти в сотню мест. Да и вообще — как он выжил?!

— Ему могли помочь аборигены, — просто сказал Мбога.

Вадим откинулся на спинку кресла. Ну вот, слово сказано. Аборигены. Самая главная загадка или даже тайна леса. Разум в лесах Пандоры. Специалисты будут выть от восторга.

— Вы этому верите?

— Почти не сомневаюсь, — ответил Мбога. — Почему бы в лесах Пандоры не быть аборигенам? Это многое объясняет. Бритва Оккама требует этого. Вводя один фактор, хоть и гипотетический, мы разрешаем тысячу загадок леса.

— Задавая еще десять тысяч.

— Может быть.

Сквозь дрему Леонид Андреевич прислушивался к разговору. У него даже было что сказать, но бессонный день оказал самое изнуряющее воздействие на организм профессионального Десантника. А когда это было в последний раз? Владислава и империя Бадера, где столь причудливо переплелись тропинки его и Атоса-Сидорова? Парадоксальная планета Морохаси? Или где-то еще? Не важно. Хотя один вопрос задать себе стоит: а за что он так обошелся с несчастным Атосом? Что было бы, если бы не было сказано жестоких слов в адрес этого мальчишки, чуть не загубившего свою жизнь и жизнь еще нескольких людей? Доля вины за случившееся? Потребность в искуплении или здесь нет ничего такого слишком уж личного, выходящего за рамки обычного человеческого желания помочь ближнему в беде, возлюбить ближнего? Хотя все эти вопросы бесполезны… Нет в них ничего, кроме дежурных пинков своей совести. Сомнение. Вот вопрос вопросов. Не Беспокойство, а Сомнение. Мбога толкует об аборигенах. Комов предупреждает о важности миссии и рвется на Пандору (кстати, он не вытащил козырную карту — долг перед старым школьным другом. Почему?). Рудольф рвет и мечет, но, к счастью, на Пандору не рвется. А Горбовскому уже неинтересно. Горбовскому безразлично, есть аборигены или их нет. Горбовскому неинтересны особенности биологических цивилизаций, инструментом и продуктом которых и является лес, как ему неинтересны все эти парадоксальные планеты и десантирования. Горбовскому стало ясно, что же его интересует (и беспокоит, кстати) больше всего. Горбовского интересует любовь. Но любовь не к женщине и не к ближнему, а к дальнему, ибо сказано: возлюби дальнего своего.

«Мбога, а не кажется ли тебе, что весь вопрос в том, чтобы возлюбить дальнего?»

«Помилуй бог, Леонид! О чем ты толкуешь?»

«Тора, мы с тобой старые товарищи и не менее старые спорщики. Сколько раз ты язвительно, а на самом деле сочувственно, с полным пониманием проходился по моим призывам к добрым решениям. И ты был абсолютно и совершенно прав».

«Спасибо, Леонид. Хоть в этом я совершенен. Но я все равно не понимаю тебя».

«Тора, мы толкуем и спорим не о тех проблемах. Возлюби ближнего! Как это здорово! Это можно сделать девизом Комиссии по Контактам. Возлюби слабого, защити убогого, накорми нищего. А ведь это просто! Это настолько просто и естественно, что стало у человечества своего рода социальным рефлексом. Нам всех надо спасать. Нам обо всех надо заботиться. Помяни мое слово, Институт экспериментальной истории не остановится на пассивных наблюдениях и мы еще взвалим на себя роль богов, которыми, по твоему же выражению, ох как непросто быть».

«Леонид, пока твои мысли смутны, как сон верблюда. Изъясняйся понятнее. Почему ты их, я имею в виду другие цивилизации, считаешь близкими? Они и есть дальние. И нет здесь никаких рефлексов, по твоей терминологии».

«Тора, ты не прав. Легко любить слабого и обиженного. А ты попробуй полюбить здоровенного мужика в скафандре высшей защиты и с дезинтегратором наперевес. Вот кто есть настоящий дальний, которого и требуется возлюбить!»

Нет. Не нужно. Не время и не место для таких разговоров. Нет ничего более невежливого, чем выливать на голову ничего не подозревающего человека темные воды своего богатого внутреннего мира. Что толку в разговорах? Кто сказал, что разговором можно кого-то в чем-то убедить? Я даже не знаю, в чем и кого я хочу убедить.

Леонид Андреевич от острого чувства неудобства зашевелился.

— Леонид, ты не спишь? — тут же оживился Мбога. — Нам нужно твое мнение. Нам нужны добрые поступки и обратимые решения.

Горбовский вздохнул и открыл глаза. Лес. Вертолет. Опять лес и снова вертолет. Заколдованный круг какой-то.

— Не дождетесь, — хмуро сказал Леонид Андреевич. — Я уже не душка Горбовский, а злой профессиональный Десантник.

Мбога и Вадим переглянулись.

Поль смотрел на приборы. На лес смотреть было бесполезно — там никогда ничего не менялось, а если и менялось, то человеческий глаз не в силах был это заметить, ему не за что зацепиться, как в меняющемся рисунке морских волн. Другое дело приборы. Бегущие цифры координат, снимаемые со спутника. Бегущие цифры состояния машины. Бегущие цифры времени. Метеосводка. Как всегда — солнечно. Ясно. А почему? Почему здесь столь редки дожди? Туманов, которые не совсем туманы, сколько угодно. А дождей, ливней, дождиков — раз-два и обчелся за весь сезон. А почему верблюд горбат? Дело. Предстоит дело. Важное и благородное. Неужели Мбога прав и… Вдруг приборы ошибаются? Кто сказал, что приборы не ошибаются? Вы это егерям расскажите. В лесу все, что может сломаться и выйти из строя, ломается и выходит из строя. Закон леса. Поэтому в лес не рекомендуется брать ничего сложнее застежки на комбинезоне. Карабин, радио и фонарик — вынужденный компромисс. Дьявол. Дьявол. Атос, неужели ты жив, дружище? Сколько раз мне снилось, что все, произошедшее с тобой, лишь страшная ошибка и ты поднимаешься на лифте на Базу, чтобы надрать уши хитрому Полли, или прилетаешь на починенном вертолете, чтобы надрать уши хитрому Полли… А затем сон сменялся явью, и не было никаких чудесных спасений и возвращений. Были только тоска и желание отомстить лесу.