Михаил Савеличев - Черный Ферзь Страница 66

— Где же он? — Доктор посмотрел на часы.

— Здесь, здесь, — буркнули из темноты, как будто только и дожидались столь озабоченного вопроса.

Темное облако возникло на лестнице, огромная, бугристая ладонь вплыла в круг света, точно псевдоподия биоформа, отыскивающая путь к материнскому организму, вцепилась в перила с такой силой, что Свордену Ферцу показалось — еще крошечное усилие, и те разлетятся в щепки. Затем на пороге веранды заклубилась, постепенно обретая твердость, высоченная фигура, затянутая с ног до головы мимикридным комбинезоном.

— И сколько же ты там торчал? — Доктор взял еще одну чашку и наполнил ее отваром.

— Люблю послушать твои байки.

— Это не байка, это случай из практики, — поправил обидчиво Доктор.

Старик окончательно воплотился, при этом то ли комбинезон оказался той же степени дряхлости, что и его хозяин, то ли нечто присутствовало в лесном воздухе, что сбивало с толку химизм невидимости, но по серой ткани пробегали разноцветные полосы, создавая странное ощущение — будто смотришь кино по скверно настроенному приемнику.

— Что скажешь?

— Это он?

— Да.

Старик шагнул к спящему ребенку, наклонился к нему, пристально разглядывая лицо. Затем осторожно взял его руку, провел указательным пальцем по сгибу локтя. Отпустил, потер лысину в глубокой задумчивости.

— Ну что? — нетерпеливо спросил Доктор.

— Толком ничего не выяснил, — признался Старик, устраиваясь в плетеном кресле. — Никаких сообщений об утерянном ребенке по официальным каналам. По неофициальным — тоже ничего обнадеживающего…

— Что значит — по официальным, неофициальным? Ребенок потерялся! И точка! — Доктор хлопнул по колену.

— Не горячись, — Старик отхлебнул отвар. — Береги печень.

— Моя печень в абсолютном порядке, знаешь ли, — Доктор заботливо потер бок.

— Официальный канал — то, что идет сразу в информаторий, — пояснил Сворден Ферц. — Сообщения о заблудившихся детях, например. А неофициальный служит для передачи классифицируемой информации. Например, о побеге опытного экземпляра хомо супер.

— Это — экземпляр? — Доктор резко повернулся к Старику.

— Насколько я могу судить по внешним признакам — не похоже. Обычно они маркируются на запястье или сгибе локтя, хотя может иметься генетическая метка… Но у меня нет аппаратуры ее засечь.

— И что будем делать?

— Ждать, — пожал плечами Старик. — Нам выпадает редкий шанс узнать о себе кое-что новенькое…

— Это что же? — подозрительно спросил Доктор.

— То ли мы — компания законченных мразматиков, готовых святить воду лишь заподозрив запах серы, то ли старые боевые кони, заслышавшие звук военной трубы.

— Это уже не новенькое, — поставил диагноз Доктор. — Утром окажется, что очередная мамаша хватилась дитя, которое, как она считала, ушло ночевать к бабушке, и только звонок бабушки любимому внуку, по которому ужасно соскучилась, поставит на уши всю службу ЧП. А два старых маразматика и один молодой маразматик с чувством исполненного долга отправятся спать.

— Хотелось бы, — зевнул Сворден Ферц. — Поспать, — счел своим долгом пояснить он, — а не прослыть маразматиком.

— Я думаю, мы должны отпустить молодого человека, — предложил Старик. — А мы с тобой и нашей бессонницей можем и дальше почаевничать…

— Попрошу без обобщений, — потребовал Доктор. — У меня отроду не случалось бессонницы. Я всегда спал и сплю аки младенец.

Сворден Ферц встал, шагнул к двери, но вдруг вспомнил:

— А ведь я так и не узнал, что дальше произошло с вашей Афродитой.

— Ничего интересного, — махнул рукой Доктор. — Первый официально зарегистрированный случай синдрома Палле, вот и все. Так что ваш покорный слуга вошел в анналы медицины в качестве крошечного примечания для специалистов… да, специалистов…

— А вот я помню, — начал Старик, но Сворден Ферц закрыл дверь и больше ничего не услышал.

Дерево даже теперь все еще поражало размерами. Комнаты располагались в несколько ярусов — вверх, к кроне, и вниз, к корням, занимая обширные пустоты. Кое-где даже имелись настоящие окна, хотя это и не поощрялось — все-таки дерево жило и росло столетиями до прихода сюда человека и останется жить и расти тысячелетия после того, как здешний поселок опустеет.

Предыдущий хозяин вообще предпочитал естественность, отчего коридоры и комнаты претерпели лишь минимальную отделку. Никаких сервисных полов, всасывающих мусор и выталкивающих навстречу утомленному путнику сублимированное седалище, которое тут же расправляло мягчайшую емкость для приема и убаюкивания обессиленного тела. Никаких линий доставок и прочих камер переброски, а иже с ними и тысяч других мелочей обустроенного быта, кои не замечаешь, пока в них не возникает нужда, или вдруг оказываешься в такой глуши, где обычный унитаз по неразумению воспринимается шедевром керамического искусства.

Вот и сейчас Сворден Ферц шел по коридору, освещенному лишь слабым свечением стен. Присмотревшись, можно было увидеть мириады крошечных огоньков, медленно плавающих в толще материнского дерева, — зародыши будущих гигантов, что в предназначенное для них время упадут в благодатную почву и вознесутся в неимоверную высь необъятными кронами. Если приложить к поверхности ладонь, то, словно почуяв ее тепло, огоньки оживут, засуетятся, устремятся к ней десятками ручейков, постепенно собираясь в огромный слепящий шар, заливающий коридор теплым и каким-то уютным светом.

Сворден Ферц поднимался по лестнице из складок внутренней полости, двумя руками держась за стены, пока не почувствовал легкого жжения в кончиках пальцев. Он оглянулся и увидел как вдоль его пути пролегла ярчайшая полоса, сложенная из крошечных спеклов. Она быстро размывалась внутренними потоками древесных соков, словно инверсионная полоса самолета, разрываемая в клочья стратосферными вихрями.

В комнате он не стал включать свет, а лишь распахнул пошире окно и посидел на подоконнике, отставив в сторону горшок с крошечным, но очень древним деревцем, похожим на миниатюрный дуб, узловатыми корнями вцепившийся в каменистую почву. Снизу доносились звуки разговора стариков. Прислушиваться Сворден Ферц не стал, хотя ему показалось, что он слышит и детский голос, отвечающий на какие-то вопросы.

Мировой свет уступил место слабому фосфоресцированию низких небес. Необозримое лесное море захлестывало сушу, чем дальше, тем плотнее смыкая ряды, постепенно превращаясь из полярного лога в джунгли, если только можно вообразить себе подобные джунгли в самой низшей точке мира, совсем рядом с перегибом.