Филип Дик - Бегущий по лезвию бритвы Страница 67

Производится только в Кливленде.

Элда Рансайтер лежала, вытянувшись, в своем прозрачном заиндевевшем гробу. Глаза ее были закрыты, а руки, недонесенные до лица, замерли раз и навсегда. Три года прошло с тех пор, когда он видел ее в последний раз… Конечно, она не изменилась — и никогда уже не изменится. По крайней мере внешне. Но каждое возвращение к полужизни, каждая активация приближали ее к окончательной смерти.

Знание того, что общение с ней стоит так дорого, заставляло Рансайтера делать это как можно реже. Главным желанием Элды, высказанным еще до смерти и при первых пробуждениях, было продолжение участия в делах Ассоциации. Что ж, он исполнял это. Например, сейчас. И шесть или семь раз в прошлом. Он действительно советовался с ней в критические моменты. Как, например, сегодня…

К дьяволу эти наушники, раздраженно подумал он, приспосабливая на голове пластмассовые диски. И этот микрофон… Какое тут может быть общение?.. Его все раздражало: и неудобный стул, который Фогельзанг — или как его там? — подсунул ему, и то, как медленно Элда приходит в чувство. Его вдруг охватила паника: а что, если силы ее уже исчерпаны, а они ему этого не сказали? Скрывают или даже не знают сами? Может быть, стоит вызвать этого типа, Фогельзанга, и потребовать объяснений? Может быть, они совершили какую-то чудовищную ошибку?..

Элда, нежная, незабываемая… как блестели ее глаза, когда она могла открывать их… Этого больше не будет никогда. С ней можно говорить, можно слышать ее голос… но она никогда не откроет глаза и не шевельнет губами. Не улыбнется ему. Не заплачет, когда он уйдет. Чем все это лучше старого доброго исхода, прямой дороги от жизни к могиле? Выбора нет, оборвал он себя. Она все еще со мной…

В наушнике неразборчиво зазвучали слова, путаные, бессмысленные фразы, фрагменты того таинственного сна, в котором она сейчас пребывала. Что там, в полужизни? — не раз задумывался он. Из рассказов Элды понять этого не удавалось. Ни понять, ни представить. Тяжесть, сказала она однажды. Тяжесть постепенно исчезает, и ты паришь, паришь… а когда полужизнь прекращается, ты покидаешь Систему и летишь прямо к звездам. Впрочем, точно она этого не знала, а лишь предполагала. В то же время страха она не испытывала.

Что же, хорошо и это…

— Привет, Элда, — смущенно сказал Рансайтер в микрофон.

— Ох… — в ее голосе послышалась растерянность, — Здравствуй, Глен, — нет, не растерянность — радостное детское изумление. — Что… Столько времени прошло?

Лицо ее оставалось неподвижным, и Рансайтер отвел глаза.

— Пара лет, — сказал он.

— Расскажи, что происходит?

— Боже мой, — сказал он, — все разваливается. Вся организация. Потому я и здесь: ведь ты сама хотела участвовать в планировании перспективной политики Ассоциации… и — Господь свидетель — нам позарез нужна именно новая политика или, по крайней мере, создание новой системы разведки.

— Мне снилось… — сказала Элда. — Я видела клубящийся красный свет. Это было ужасно. И все-таки я шла к нему. Я не могла остановиться.

— Да, — сказал Рансайтер — «Бардо Тодол», «Тибетская Книга Мертвых»… ты помнишь ее? Доктора рекомендовали тебе перечитать ее, когда ты… — он запнулся, потом продолжил: — Когда ты умирала.

— Клубящийся красный свет, — повторила Элда. — Это что-то плохое, да?

— Да, его следует избегать. — Он откашлялся. — Слушай, Элда, у нас большие проблемы. Ты в силах выслушать меня? Не хотелось бы тебя перегружать, и если ты устала, то мы можем просто поболтать…

— Непонятно… Кажется, это снилось мне непрерывно с того нашего последнего разговора. Неужели действительно прошло два года? Знаешь, Глен, что я думаю? Что мы — те, которые здесь, — все больше и больше проникаем друг в друга. Все больше моих снов вовсе не обо мне. Я то мужчина, то старуха, то маленький ребенок… я бываю в местах, которых никогда в жизни не видела, и совершаю не свои поступки…

— Говорят, так бывает, когда изменяешься, готовясь к новой жизни. А клубящийся красный свет означает плохое перерождение, и тебе не следует идти в том направлении. Так что, скорее всего, ты уже начинаешь предчувствовать свою следующую жизнь.

Он испытывал неловкость, произнося все это. Собственных теологических убеждений у него не было. Но явление полужизни было реальностью, а такая реальность кого хочешь сделает теологом…

— Так вот, — начал он, меняя тему. — Я расскажу тебе, что произошло и почему я решил тебя побеспокоить. С. Доул Мелипоун исчез из-под наблюдения.

Повисла мгновенная тишина, а потом Элда рассмеялась.

— С. Доул Мелипоун — кто он или что это? Даже не верится, что может существовать нечто с таким названием.

Смех Элды, теплый, грудной, заставил Рансайтера сжаться; прошло уже столько лет, а этот смех не забывался. Да, больше десяти лет…

— Ты, наверное, забыла, — сказал Рансайтер.

— Такое не забудешь. С. Доул Мелипоун… Это, случайно, не хоббит?

— Это лучший телепат Раймонда Холлиса. Полтора года назад его засек Джи-Джи Эшвуд, и с тех пор на нем постоянно висит кто-то из наших инерциалов. Мы никогда не теряем его из виду — просто не можем позволить себе такой роскоши. Потому что он по крайней мере вдвое сильнее любого известного нам телепата. И вот он исчез — в числе множества прочих людей Холлиса. Никто ничего не понимает. Вот я и подумал: черт побери, надо спросить Элду, что она думает по этому поводу. Ты же писала об этом в завещании…

— Да, я помню… — сказала она тихо. — Дайте объявление по ТВ. Предупредите людей… — голос ее слабел и исчезал. — Скажите им…

— Это изматывает тебя, — с сожалением заметил Рансайтер.

— Нет, просто… — Она будто уплывала — все дальше и дальше. — Исчезают только телепаты? — спросила она после паузы.

— Телепаты и предсказатели. На Земле их нет, это точно. Множество наших инерциалов болтаются без дела, потому что их подопечные испарились. И это меня страшно тревожит — не то, конечно, что заказов на услуги инерциалов стало меньше, а то, что мы ничего не понимаем в происходящем. Я подозреваю, что все эти исчезнувшие сидят где-то и работают над чем-то — все вместе и над одной задачей. Кто-то их нанял, всю их банду, но только Холлис знает, кто и зачем. И что вообще все это значит.

Он говорил, а мрачные сомнения все больше овладевали им. Чем может Элда помочь ему? Лежащая в гробу, вымороженная из мира — она знала только то, что он сам ей говорил. И все же… какая-то особая проницательность, женская форма мудрости, основанная не на знаниях и опыте, а на чем-то глубинном, необъяснимом, была ей присуща. Вникнуть в это невозможно, он убедился еще тогда, когда Элда была жива, и тем более невозможно было вникнуть в это теперь… Другие женщины, которых он знал — их сменилось несколько за последние десять лет, — обладали этими способностями в зачаточной степени. Природа только намекнула им на огромные возможности… в отличие от Элды.