Альфред Ван Вогт - Вечный бой Страница 67

Это его потрясло даже больше, чем предательство. Трусость, слабость — и это его сын! Стыд прожег его до глубины души.

Он подошел, схватил парня за гладко причесанные волосы и, подняв его голову, звучно хлопнул по щеке; его уже тревожила мысль: «Быстрее! Мне нужно вытянуть из него всю эту историю до собрания и решить, что с ним делать».

В ярости и спешке он выдал по вялому лицу Бернли с дюжину пощечин. Затем какая-то странность в ощущении кожи на ощупь обратила Марина к его огромному опыту общения с людьми на любых стадиях потерь сознания. Это было прикосновение к смерти. Он испуганно отпустил голову, взял руку парня и пощупал пульс. Ничего.

Марин откинул тело обратно на кресло и, наклонившись, послушал сердце. Затем он медленно выпрямился. Он был потрясен, не верил своим глазам — и чувствовал еще что-то. Это не печаль, сказал он себе. И даже не сентиментальная мысль о том, что он должен печалиться о парне, которого знал только в течение нескольких часов. Но он понимал, что это было такое. Одна из его жизненных линий прервалась.

Дети являются проекцией в будущее. Трагедия группового мира Великого Судьи состояла в том, что почти 70 процентам мужчин, которые потерпели поражение в играх по спариванию, законом было запрещено продлевать тот жизненный поток, который несся сквозь них с незапамятных, доисторических времен. Для них это был обрыв линии. Невероятный разброс генетических вариаций намеренно прерывался.

Шок прошел. Марин снова обрел способность думать. И действовать. Шагнув к телефону, он вызвал офис резиденции. Услышав в трубке мужской голос, он сказал:

— Это Дэвид Марин. Пришлите врача в библиотеку. Прикажите, чтобы немедленно прибыла «скорая помощь» и подразделение охраны.

Он повесил трубку. На данный момент он больше не волновался. Люди и раньше умирали в его присутствии, в основном от пыток, но иногда — от чрезмерной дозы газа или наркотиков. И их возвращали к жизни врачи, обученные особым методам оживления, разработанным Контролем.

Он встал на колени рядом с высоким мужчиной и обыскал его. Он нашел кольцо с ключами, небольшую записную книжку с ручкой, бумажник, в котором не было ничего, кроме денег, расческу и платок.

Марин сунул записную книжку в карман; он собирался уже было обыскать коротышку, когда дверь открылась. Марин опасливо выпрямился, держа наготове газовый пистолет. Но это оказалось подразделение охраны — шестеро солдат и офицер.

Офицер с одного взгляда оценил происходящее и махнул своим людям:

— Охраняйте окна и двери! — приказал он. Затем он повернулся к Марину. — Врач сейчас придет через другую дверь. Что здесь произошло, сэр?

Марин проигнорировал его вопрос. Он еще не был уверен, в каком свете ему хотелось бы представить произошедшее для публики. Он сказал:

— Этот парень умер, похоже, только от шока. Насколько я знаю, с ним никто ничего не делал. Я хочу, чтобы врач сделал все возможное, чтобы вернуть его к жизни. И уберите эти тела.

— Будет сделано, сэр.

Марин поколебался. Пора было уходить, пора идти на собрание. И все же уходить ему не хотелось. Если они возвратят к жизни Дэвида Бернли, то он хотел при этом присутствовать. Парень мог сообщить такие вещи, которые могли бы вызвать ненужные подозрения.

Молодой Бернли пошевелился за столом, Марин принял это не за движение жизни, а за перебалансировку мертвого веса. Он прыгнул, чтобы схватить тело до того, как оно упадет на пол. Но когда он сжал руку парня, то ощутил, как под кожей напряглись мышцы. Быстрота возращения к жизни опровергала все его предыдущие предположения.

Дэвид Бернли выпрямился на стуле. В течение краткого момента, казалось, он ничего не соображал, затем испуганно спросил:

— Что это за штука была у меня в сознании?

Неожиданное замечание. Марин отшатнулся.

— Штука?! — проговорил он.

— Что-то вошло в мое сознание и взяло контроль над ним. Я это чувствовал. Я… — он прервался. В глазах у него выступили слезы.

Подошел офицер:

— Я могу чем-нибудь помочь?

Марин отмахнулся от него.

— Приведите врача! — сказал он.

Это было актом самозащиты. Ему требовалось время, чтобы охватить умом новую ситуацию. Он вспоминал, что Слэйтер говорил о том, что электронные схемы могут вживляться непосредственно в мозг человеческих существ с целью контроля на расстоянии… «Этот парень был мертв», — напряженно думал Марин.

Мертв без всякой видимой причины. Может быть, когда «схема» связи разрушается или даже растворяется, то результатом этого будет смерть?

— Как ты себя чувствуешь, Дэвид? — мягко проговорил он.

— Ну… как, все в порядке, сэр. — Дэвид встал, покачнулся, затем выпрямился, тепло улыбаясь. Он тут же заметно одернул себя. — В порядке, — повторил он.

— Я попрошу кого-нибудь отвести тебя в кровать, — сказал Марин. — И, Дэвид…

— Да?

— Никому ничего не говори, пока я с тобой не побеседую — позднее.

Марин говорил в тоне приказа и, не дожидаясь ответа, позвал двух охранников. Он посмотрел, как те наполовину выводят, наполовину выносят молодого человека из помещения. Затем, четко осознавая, что ему нужно выполнить основную работу, Марин вернулся в свою квартиру. Он слегка удивился, когда обнаружил, что приглашение на собрание еще не поступило. Он стал беспокойно ждать.

Чем больше он размышлял о произошедшем, тем больше волновался. «Что-то вошло в мое сознание и взяло контроль над ним», — сказал молодой Бернли. Если так оно и было, то это событие было очень важным. Настолько важным, что, вероятно, ничто другое не могло с ним в этом сравниться.

Все, должно быть, было спланировано заранее. Марин был совершенно в этом уверен. Схема, которая позволила «чему-то» взять контроль, была установлена когда-то раньше.

Марин вздохнул, открыл прозрачные пластиковые двери и вышел в сад. Разгоралась заря, хотя солнце еще не взошло. Воздух был свежим, даже прохладным. Было непросто осознать тот факт, что совсем недавно он находился в Городе Судьи и что в там, в столице, была еще только середина дня.

Стоя в сером свете утра, он вспомнил, что находится в стране, явившейся колыбелью первого значительного авторитарного группового движения. Здесь два столетия назад родился Советский Союз и силой распространил свои доктрины, даже не доказав еще их ценность. Кровь окропила землю многих стран; многие, как невежды, так и утонченные люди, стремились вступить в схватку с идеей, которая, пользуясь одними только обещаниями, сшибла якорные точки истории. Во многих странах людей, пробужденных западной цивилизацией от вековой апатии, хватали беспринципные и настолько же невежественные демагоги и уничтожали до того, как у них успевала появиться хоть одна самостоятельная свободная мысль. И так же, как сердитый ребенок выражает ненависть к своему отцу, задирая соседских детишек, так же и порабощенные народы, как оказалось, легко можно было привести к тому, чтобы они возненавидели кого угодно, но только не истинного виновника. Что, в свою очередь, вело к перевороту в мышлении, к сумасшествию неприкрытой ярости, к необходимости бить до смерти, к внутреннему движению и внешнему проявлению физического насилия.