Джеймс Роллинс - Седьмая казнь Страница 7

– Первый симптом – сильный жар – возник через восемь часов после того, как сотрудники морга вскрыли череп Гарольда. Сейчас тот же симптом проявился у членов их семей. Карантин уже установили, но мы не знаем точное количество людей, контактировавших с зараженными.

В Каире Кроу бывал. Он понимал, что закрыть этот многолюдный суматошный город будет трудно, особенно в случае паники.

Пейнтера вдруг пронзила страшная мысль.

– Сафия, как ты себя чувствуешь?

– Хорошо. Когда производили вскрытие, меня в лаборатории не было. Как только увидела это странное свечение, я велела герметично запечатать останки Гарольда и взятые образцы.

– А в Лондоне?

Она помрачнела.

– Мы приняли меры предосторожности, но, увы, допустили кое-какие промахи, поскольку тогда еще не осознали масштаба угрозы. Таможенники в Хитроу сообщили, что печать на контейнере с останками была повреждена – то ли еще в Каире, то ли в перелете.

Внутри у Пейнтера все сжалось. И Хитроу, и аэропорт Каира представляли собой крупные пересадочные узлы. Оттуда болезнь могла распространиться куда угодно и вызвать мировую пандемию.

Судя по страху в глазах Сафии, она опасалась того же.

– У двух наших лаборантов, отвечавших за хранение тела Гарольда, возникли ранние симптомы. Лаборантов изолировали. Всех, с кем они контактировали, – тоже. Вдобавок медицинские учреждения в Лондоне и Каире опрашивают работников багажной службы и персонал аэропортов на предмет любых признаков болезни. Жду результатов опроса. Правда, из-за бюрократической волокиты я, наверное, узна́ю обо всем последней.

– Попробую выяснить новости по своим каналам.

В голове уже зрел план действий. Недавно Пейнтер читал отчет об оценке рисков, составленный Массачусетским технологическим институтом. Там говорилось о роли аэропортов в распространении болезней. В качестве страшного примера отчет приводил пандемию гриппа H1N1, которая в две тысячи девятом году унесла триста тысяч жизней.

– Я… я была недостаточно осторожна. – Сафия нахмурилась.

– Ты сделала что смогла, – поспешил успокоить ее Пейнтер. – Да и вообще, если б ты не отдала предусмотрительное распоряжение немедленно все опечатать, зараженных могло бы быть гораздо больше.

Она едва заметно покачала головой, словно отвергая его поддержку.

– Тогда я действовала лишь по наитию… Но потом события начали развиваться, и у меня вдруг возникло подозрение, зачем Гарольда подвергли мумификации.

Подозрениям Сафии Пейнтер научился доверять давно. Они бывали потрясающе точными.

– Зачем же?

– Чтобы защитить содержимое его головы. Думаю, мумификация должна была превратить Гарольда в контейнер для того неизвестного вещества. Сохранить тело, особенно после смерти. Сделать из него нетленный сосуд для того, что в нем спрятано.

Сосуд, который вскрыли не подумав.

Пейнтер вдруг кое-что вспомнил.

– Ты говорила, что переживаешь по двум причинам. Какова же вторая?

Сафия взглянула на него.

– Полагаю, подобное уже случалось.

17 часов 02 минуты по британскому летнему времени

Лондон, Англия

Сафия дала Пейнтеру время осмыслить услышанное, затем продолжила:

– Узнав о возвращении Гарольда, я подняла все его записи и работы, даже рукописные дневники, которые хранились в музее. Я хотела отыскать в них какую-нибудь подсказку, объяснение. Почему Гарольд исчез, а потом внезапно всплыл? Вдруг мы раньше что-нибудь пропустили?

– Отыскала?

– Возможно… Теперь, задним числом, мне это кажется важным.

– Что именно?

– Для начала поясню тебе кое-что о Гарольде. Он был фигурой колоссальной – и для нашего музея, и для академических кругов в целом. Как археолог, Гарольд обожал оспаривать догмы, особенно в египтологии. Он вызывал ненависть и восхищение в равной степени – за свои сумасбродные гипотезы, за горячность, с которой их отстаивал. Всегда с готовностью выслушивал противоположное мнение, но разбивал в пух и прах любого коллегу, которого подозревал в косности.

Сафия вспомнила эти ожесточенные дебаты, и на губах ее заиграла улыбка. С Гарольдом мало кто мог дискутировать на равных. Разве что его сын, Рори, – вот он смело скрещивал с отцом шпаги. Взгляды Гарольда и Рори часто не совпадали, и они пикировались до глубокой ночи по какому-нибудь историческому или научному поводу. Гарольд краснел как рак, спорил – и не скрывал гордости за сына.

Горе вновь придавило Сафию тяжелым грузом, улыбка увяла.

Потерять обоих…

Стряхнув с себя печаль, она решительно выпрямила спину. Если Рори жив, его надо отыскать. Ради Гарольда. И ради Джейн, которая целых два года упорно не желала мириться с тем, что отец и брат мертвы. Она и училась-то, наверное, так прилежно и так неутомимо именно потому, что хотела их найти.

Пейнтер вернул Сафию к насущному вопросу.

– При чем же здесь эксцентричность профессора Маккейба?

– Да, так вот. – Женщина встряхнулась. – Один аспект египтологии особенно интересовал Гарольда. На этой почве он сталкивался лбами со многими коллегами. Библейское предание об Исходе.

– Исход? Где Моисей вывел евреев из Египта?

Сафия кивнула.

– Большинство археологов считают это предание не более чем мифом – аллегорией, а не историческим событием.

– Профессор Маккейб в большинство не входил?

– Нет. Он был уверен, что в Библии описано настоящее событие, пусть и приукрашенное за минувшие тысячелетия. – На столе у Сафии лежали полевые дневники Гарольда, полные размышлений, гипотез и обрывочных доказательств, часто весьма загадочных. – Думаю, Гарольд возглавил экспедицию в Судан в том числе и потому, что мечтал найти подтверждение своих теорий.

– Но почему Судан?

– Археологи-библеисты искали доказательства к востоку от Египта, на Синайском полуострове, Гарольд же смотрел на юг. Он предполагал, что небольшая группа рабов-евреев бежала в том направлении, вдоль Нила.

– Что именно искал профессор?

– Любые свидетельства болезни, мора. В частности, в мумиях, вывезенных из тех отдаленных районов Нила. Даже нанял специально для этой цели доктора Дерека Рэнкина – биоархеолога, специалиста по древним эпидемиям.

– И вот после двухлетнего отсутствия профессор Маккейб, полуживой, выходит из пустыни, неся в себе загадочную болезнь, и одновременно он – жертва какого-то дикого ритуала самомумификации. Есть какие-нибудь соображения?

– Пока никаких.

– Ты ведь говорила, что такое уже происходило в прошлом. Ты имела в виду казни египетские?

– Нет. – Сафия открыла дневник Гарольда на странице, помеченной клейкой закладкой. – Гарольд собирал любые сведения, которые указывали бы на наличие болезни или инфекции в тех местах. В наших музейных архивах он наткнулся на информацию про известных исследователей, Стэнли и Ливингстона. Оба они независимо друг от друга разыскивали источник Нила и углублялись в Судан и дальше.

– Если я правильно помню уроки истории, то Ливингстон пропал в джунглях и его сочли погибшим.

– А через шесть лет его, больного и истощенного, нашел Стэнли – в маленькой африканской деревушке на берегу озера Танганьика.

– Как это связано с экспедицией профессора Маккейба?

– Гарольд зациклился на Ливингстоне со Стэнли. Причем не столько на их знаменитой встрече в Африке, сколько на дальнейшей жизни путешественников.

– Почему? Что они такого сделали?

– Ливингстон оставался в Африке до самой смерти в тысяча восемьсот семьдесят третьем году. Большой интерес Гарольда вызвал тот факт, что туземцы, друзья Ливингстона, выдали его тело британским властям в мумифицированном виде.

– Его мумифицировали?

Сафия многозначительно кивнула.

– Он похоронен в Вестминстерском аббатстве.

– А Стэнли?

– Стэнли в конце концов вернулся в Британию, взял в жены валлийку и стал членом Палаты общин. Именно этот отрезок его жизни интересовал Гарольда больше всего.

– Почему?

– Понимаешь, слава Стэнли навсегда переплелась со славой Ливингстона. Во время своих путешествий тот собрал множество экспонатов. После его смерти большинство из них передали сюда, в Британский музей. Однако кое-какие вещи, имевшие для исследователя личное значение, остались в поместье и перешли к музею только в конце девятнадцатого века. Описание одного из этих последних экспонатов и привлекло внимание Гарольда.

– Что за экспонат?

– Талисман, подаренный Ливингстону местным жителем в благодарность за спасение сына. Емкость была запечатана и покрыта египетскими иероглифами. По словам туземца, в ней хранилась вода из Нила – ее набрали, когда река обратилась в кровь.

– В кровь? – скептически повторил Пейнтер. – То есть во времена Моисея?

Сафия понимала его недоверие. Она сама реагировала так же.