Мария Корелли - Сила неведомая Страница 7

– Всё же он вам нравится! Я вижу это!

– Конечно, он мне нравится! Он – человек-магнит, он «притягивает»! Ты приклеиваешься к нему, как если бы он был сургучом, а ты – листом бумаги! Но очень скоро ты отлипаешь! О, этот вальс! Разве он не очарователен!

И, легко закружившись, словно колокольчик на ветерке, она отдалась танцу и испарилась в гуще её гостей.

Лидия Герберт теперь припомнила этот разговор, когда стояла, глядя вниз, на море, с крытой веранды её отеля, и снова увидела, словно в грёзах, лицо и глаза её подруги-«феи» – лицо, вовсе не красивое внешне, но исполненное сверкающего притяжения, которому почти невозможно было сопротивляться.

– В ней ничего нет! – дружно заявило нью-йоркское общество. – Кроме её денег! И волос, но не прежде, чем она их распустит!

Лидия видела их распущенными однажды – лишь однажды, и вид этого блестящего каната из золота довольно сильно её напугал.

– Все они – ваши собственные? – выдохнула она.

И с мимолётной улыбкой и комическим колебанием Моргана ответила:

– Я… я думаю, да! Похоже на то! Не думаю, что они отвалятся, только если вы очень сильно дёрнете!

Лидия не дёрнула сильно, но пощупала мягкую вьющуюся массу, стекающую с головы много ниже колен, и молча позавидовала их хозяйке.

– Весьма неудобно! – заявила Моргана. – Никогда не знаю, что с ними делать. Никак не могу убрать их «по моде», и когда я их завиваю, то этого совсем не заметно. Однако, у всех свои проблемы! У одного – с зубами, у другого – с лодыжками; мы никогда не бываем полностью довольны! Вся суть в том, чтобы терпеть не жалуясь!

И эта любопытная женщина, которая говорила «так странно», владела миллионами! Её отец, который приехал в Штаты с дикого севера Шотландии совершенно без гроша, настолько успешно использовал каждую выпадавшую ему возможность, что каждое его вложение, казалось, приносило пятикратный доход в его руки. Когда его жена умерла вскоре после того, как его богатство начало нарастать, его окружили прекрасные и знатные женщины, жаждавшие занять её место, но он держался адамантом против всех их ухищрений и остался вдовцом, всецело посвятив свою любовь единственной дочери, которую привёз с собой с Хайленд-Хиллс и которой он дал блестящее, но отрывочное и необычное образование. Жизнь, казалось, вертелась вокруг него сверкающим золотым кольцом, в котором он был центром, и когда он внезапно умер «от перенапряжения», как сказали доктора, люди почти боялись назвать вслух обширное состояние, унаследованное его дочерью, даже будучи привычными ко многим миллионам. А теперь?..

«Калифорния! – размышляла Лидия. – Сэм Гвент думает, что она уехала туда вслед за Роджером Ситоном. Но какова же её цель, если ей на него наплевать? Гораздо более вероятно, что она отправилась на Сицилию, там у неё построенный дворец, чтобы жить „в полном одиночестве“! Что же! Она может себе это позволить!»

И с коротким вздохом она отпустила свой караван мыслей и ушла с веранды – пора было переодеться и подготовиться поражать и восхищать неустойчивый разум хитрого старого Креза, который, свободно наслаждаясь собой, прожил холостяком вплоть до своих нынешних семидесяти четырёх лет, а теперь подыскивал себе молодую, сильную женщину, чтобы она следила за домом и была ему нянькой и помощницей в преклонном возрасте, за чьи услуги, если она подойдёт, он назвал бы её «женой», чтобы укрепить её положение. И сама Лидия Герберт была частным образом осведомлена о его видах. Более того, она всецело желала их удовлетворить ради богатства и шикарной жизни. У неё не было великих амбиций; немногие женщины её общественного положения их имели. Жить в хорошем доме, вкусно есть и красиво одеваться, без помех вписаться в модный круг общения – это было всё, чего она желала; а о романтике, чувствах, эмоциях или идеалах она и не мечтала. Периодически она улавливала в мозгу проблеск мысли о чём-то более высоком, чем материальные нужды, но начинала смеяться над ним ещё раньше, чем тот успевал оформиться: «Смешно! Полная чушь! Будто Моргана!»

И быть, как Моргана, означало быть, как учат циники, «невозможной женщиной»: независимой от мнений и поэтому «непонятой людьми».

Глава 4

– Что ты на меня глазеешь? У тебя такие огромные глаза!

Моргана, одетая лишь в белую шёлковую ночную сорочку, сидела на краю своей постели, перебирая маленькими розовыми кончиками пальцев торчавшую тонкую оборку её одежды, глядя на красивую широкоплечую девочку Манеллу, которая только что принесла поднос с её завтраком и теперь стояла, разглядывая хозяйку со странным выражением смешанного восхищения и робости.

– Такие огромные глаза! – повторила она. – Словно огромные фары, светящие изнутри твоего мозга-мотора! Что ты во мне увидела?

Загорелая кожа Манеллы вспыхнула тёмно-красным.

– То, чего раньше никогда не видела! – ответила она. – Вы такая бледная и маленькая! Вовсе не похожи на женщину!

Моргана весело рассмеялась.

– Не похожа на женщину! О, дорогая! А на кого же я тогда похожа?

Глаза Манеллы потемнели от усилия выразить свою мысль.

– Не знаю, – сказала она в замешательстве, – но однажды здесь, в саду, мы нашли прекрасную бабочку с белыми крыльями – совсем белыми, и она сидела на алом цветке. Мы все прибежали поглядеть на неё, потому что она была не похожа на всех прочих, виденных прежде бабочек: её крылья выглядели как бархат или лебяжий пух. Вы мне напомнили эту бабочку.

Моргана улыбнулась.

– Она не упорхнула прочь?

– О да! Очень скоро! И через пару часов после того, как она улетела, алый цветок погиб.

– Как ужасно! – и Моргана подавила зевоту. – Это завтрак? Да? Побудь со мной, пока я ем! Ты главная горничная в «Плазе»?

Манелла пожала плечами.

– Не знаю, кто я! Я выполняю всё, о чём меня просят, насколько могу справиться.

– Занятое дитя! И хорошо тебе платят?

– Для меня достаточно, – ответила Манелла безразлично, – но работа мне не нравится.

– А может ли работа нравиться?

– Если работаешь ради того, кого любишь, то несомненно! – пробормотала девушка, словно говоря с самой собой. – Дней не хватит на всю ту работу, которую захочешь выполнить!

Моргана поглядела на неё, и в глазах её блеснул серо-голубой свет. Затем она налила себе кофе и попробовала его.

– Неплохо! – заметила она. – Это ты сварила?

Манелла кивнула и проговорила наугад:

– Смею сказать, что он не так хорош, как должен бы быть, – сказала она. – Если бы с вами приехала личная служанка, то я попросила бы её сварить кофе. Женщины вашего положения предпочитают, чтобы еду им подавали иначе, чем это принято у нас, бедняков, а я так не умею.

Моргана рассмеялась.

– Ты странное, прекрасное создание! Что тебе об этом известно? Что такое по твоему мнению моё положение?

Манелла нервно теребила концы яркой цветной косынки, которую носила завязанной на груди, и на секунду замешкалась.

– Ну, во-первых, это ваше богатство, – сказала она наконец. – Это несомненно. Ваши прекрасные одежды, на которые вы, должно быть, тратите целое состояние! Потом, все гости здесь поражаются вашему автомобилю и водителю, называя его самим совершенством! И всё это заставляет вас думать, будто вы можете заполучить всё, что только можете себе вообразить. А я в этом не уверена! Не думаю, что у вас есть чувства! Не бывает, чтобы вы чего-то страстно хотели и не могли бы этого заполучить, – ваши деньги купят всё желаемое. Они купят вам даже мужчину!

Рука Морганы замерла, когда она наливала себе вторую чашку кофе, и лицо её выразило удивление.

– Купят мне мужчину? – эхом повторила она. – Думаешь, получится?

– Конечно! – подтвердила Манелла. – Если бы вы захотели, а вы, смею сказать, не хотите. Насколько я понимаю, вы – прямо как человек, что живёт на изнуряющей жаре на холме: у него могла бы быть женщина, но он не желает её.

Моргана изысканным движением намазывала масло на свой бутерброд.

– Человек, что живёт на изнуряющей жаре на холме, – повторила она медленно с улыбкой. – И что же это за человек?

– Не знаю, – и огромные тёмные глаза Манеллы исполнились странной печальной задумчивости. – Он чужестранец и вовсе не болен. Он большой, сильный и здоровый. Однако предпочёл поселиться в «доме смертника», как его порой называют; туда гости «Плазы» удаляются, когда уже не остаётся никакой надежды. Ему нравится одиночество – он размышляет и пишет целыми днями. Я приношу ему хлеб и молоко – это всё, что он заказывает в «Плазе». Я стала бы его женщиной. Я бы на него работала день и ночь. Но он не захочет меня.

Моргана подняла глаза, сверкнувшие светом «феи», который часто удивлял и даже пугал её друзей.

– Ты стала бы его женщиной? Ты в него влюблена?