Андрей Лыков - Утилизатор. фантастические рассказы Страница 7

Пошарил рукой в мешке из воловьей шкуры, который служил местом хранения продуктов. Захватил горсть сушёных фиников, кинул один в рот.

Он не раз беседовал о богах с Хаимом. Старик на долгие годы стал его единственным другом.

– Какие боги правят в тех краях, откуда ты родом? – спрашивал Аскольд в редкие минуты передышки. Всё остальное время, от восхода и до заката рабы рвали жилы в карьере.

Хаим улыбался, но в глазах таилась печаль.

– Бог един, и он везде, – загадочно произносил старик.

Аскольд сердился:

– Так вот почему ты здесь. У тебя всего один бог, конечно, он не может защитить тебя от чируви3! И как он может быть везде? Ты же не бывал везде. Где твоя деревня?

Хаим отхлёбывал мутной воды из глиняной чаши, задумчиво прикрывал глаза:

– Нет у меня деревни. Мой народ разбросан по всему миру. Когда-нибудь всевышний приведёт нас к земле Обетованной, но пока нужно ждать. Смирение, друг мой.

У Аскольда сжимались кулаки.

– Смиряются трусы! Боги любят отважных. А ты рассуждаешь, как раб.

– Мы все рабы, если ты не заметил, – Хаим обвёл руками отдыхающих на дне карьера людей. Некоторые сидели прямо в грязной воде. – Но даже они, – он поднял палец вверх, указывая на охранников, чьи фигуры темнели на краю карьера, – тоже рабы, как и Вакати. Как и все смертные.

– Мой народ свободен! – выкрикнул Аскольд, – И я тоже стану свободным и освобожу остальных!

Старый Хаим только пожал плечами и отхлебнул воды. Даже теперь, по прошествии стольких лет, Аскольд не понимал смирения друга. Время научило его обуздывать гнев, но только для того, чтобы тот вырвался, когда настанет час.

3

Жертву выбрал наугад. Тощий араб с язвами на лице. Трое суток просидел тот, привязанный верёвкой к столбу, обессилел, глаза ввалились. Аскольд надеялся, что приговорённый не станет слишком усердно молить о пощаде, и тот словно услышал его мысли, покорно поднялся, без лишних слов двинулся к месту казни. Стражники приволокли собранные рабами пучки сухой травы, сложили у основания жертвенного столба. Высушенное человеческое дерьмо отправилось туда же. Араб позволил связать себя и только после этого рванулся. Не вышло – конопляная верёвка держала надёжно. Двое стражников подогнали приговорённого к столбу, привязали. Тот молча таращился на заполнивших площадь жителей. Те оживлённо перешёптывались.

Аскольд принял из рук стражника горящий факел, подождал команды правителя. Вакати вяло махнул рукой (он восседал в боевой экипировке на высоком кресле, поставленном точно по центру площади, красные рога на золоте шлема смотрелись зловеще). Аскольд, скрипнув зубами, поднёс извивающееся пламя к пучку травы. Огонь, похожий на прожорливого зверька, перекинулся на новую пищу. Раб заорал. Аскольд видел, как чернеет и пузырится кожа, как извивается в муках тело, и просил богов, чтобы это поскорее закончилось. Он с отвращением покосился на замершую толпу. Никакого сочувствия, в сотнях пар глаз только любопытство.

Потянуло горелым мясом. В горле запершило. Наконец несчастный затих. Костёр почти прогорел, зато небольшой огонёк угнездился на обвисшем трупе – кожа на правой ноге свернулась рулончиком, и вот этот рулончик неторопливо горел.

Песнопения во славу богов огласили площадь. Аскольд с удивлением смотрел на открывающих рты людей. Откуда они знают слова? Он тоже с детства прожил возле карьера, но никогда не мог запомнить и пары фраз. Если на то пошло, его никто как следует и не учил. В душу закралось подозрение, что весь Макази сговорился и морочит ему голову. Он вглядывался в одухотворённые лица поющих людей и вдруг с удивлением обнаружил желтокожего паренька, которого привезли всего пару месяцев назад. Сам Аскольд покупал рабов у приехавших купцов, и его выбор пал на этого некрупного, но с виду выносливого азиата. Тот совсем не знал языка, на котором говорили в Макази, поэтому втолковывать обязанности пришлось пинками. И вот этот скуластый чужестранец поёт священную песню, которую Аскольд не выучил и за двадцать лет.

Наконец Вакати поднялся. Лязгнули пластины стальных лат. Рабы, послушные внутреннему велению, рухнули на колени. Аскольд склонил голову. Его примеру последовали остальные стражники.

Вакати медленно двинулся в сторону торговой площади, которая находилась на северной окраине Макази. Обычно пустая, она оживала только с приездом купцов. Аскольд кинулся за правителем, дав знак ещё двоим стражникам двигаться следом.

Ничем не огороженная, торговая площадь представляла собой утрамбованную множеством ног поляну, за чистотой на которой следили девочки-рабыни. Сейчас на площади было шумно. Беспрестанно фыркали и плевались высоченные двугорбые верблюды с корзинами, привязанными кожаными ремнями, в каждую из которых можно уместить полдюжины рабов. Мычали коренастые буйволы с медными кольцами в носу. От лотков с пряностями исходил дурманящий запах, и Аскольд почувствовал, как рот наполнился слюной.

Вакати важно обходил торговцев, указывал пальцем в железной перчатке на тот или иной товар. Аскольд тут же подзывал одного из стражников, тот складывал товар в корзину. Расплачиваться предстояло позже, когда правитель удалится в шатёр.

Они остановились возле длинной жерди, к которой были привязаны дюжины полторы рабов. Жердь обычно цепляется за телегу, её тянут буйволы. На телеге сидит хозяин, а рабы, двумя рядами с жердью посередине идут следом.

Рабов правитель выбирал долго. Бродил вдоль ряда угрюмых человеческих существ, иногда брезгливым движением поднимал за подбородок, разглядывал лицо. Аскольд терпеливо ждал.

– Эта! – донёсся из-под шлема приглушённый голос.

Аскольд подошёл, чтобы принять товар… и замер. Девушка лишь на миг взглянула на него и снова опустила голову. Светлокожая, как сам Аскольд, золотой водопад волос достигает пояса. Белое платье в красных узорах, так не похожее на одеяние местных женщин. Судя по всему, она не так давно лишилась свободы – кожа покраснела и даже начала облазить, но загар ещё не въелся, лишь немного притенив лоб и щёки.

Купец развязал замысловатый узел, от которого на запястьях рабыни остались глубокие розоватые борозды. При этом торговец одобрительно качал головой, а затем изобразил жест, который Аскольд истолковал как то, что цену за рабыню придётся заплатить весьма значительную.

Вакати выбрал ещё одну девушку, негритянку с большими грудями, прикрытыми только бусами из морских ракушек. По ней Аскольд мазнул невидящим взглядом, на мгновение задержавшись лишь на торчащих сосках. Что-то глубокое и мощное, как все боги подземелья, прорывалось настолько зримо, что у Аскольда перехватило дыхание. И причиной такого состояния явилась золотоволосая девушка, которую очень скоро он отведёт в шатёр правителя. Зубы скрипнули сами собой, мышцы свело судорогой. Он видел, как обе рабыни в испуге отшатнулись. Появилось непреодолимое желание выхватить ятаган и развалить тушу правителя надвое. Остановил его только здравый смысл, протиснувшийся сквозь пелену безумия. Вакати защищён стальными пластинами, к тому же вооружён (на поясе правителя висел меч в украшенных драгоценными камнями ножнах), тогда как вся экипировка главного стража – железный обруч на лбу, да разъеденная потом рубаха. Аскольд набрал полные лёгкие воздуха, медленно выдохнул. У него будет время расправиться с Вакати. Но сейчас нужно собрать волю в кулак, перетерпеть.

Когда-то Аскольд спросил Хаима, почему среди рабов так мало людей со светлой кожей.

Старик отложил сито, на котором поблёскивали две-три крупинки «глаза орла», заговорил:

– Бледные люди, такие как ты, живут далеко на севере. Там, где мало солнца и много деревьев. Степняки редко решаются на столь опасные набеги – их лошади боятся леса, полного хищников. К тому же северяне воинственны. Тебе повезло, что тебя не убили. Твоя кожа боится солнца, поэтому из белых рабы получаются неважные.

– Почему же меня оставили в живых? – потрясённый спросил Аскольд.

Старый Хаим пожал плечами:

– Одному богу ведомо. Ты крепкий малый, может, всё дело в этом.

С тех пор в Макази появилось не больше десятка людей с кожей такого же цвета, как у Аскольда. В основном это были подавленные люди, не сумевшие до конца поверить в реальность своего нового положения. Кого-то из них убили стражники, когда те попытались убежать, хотя труды стражников были напрасными – через день-два с беглецами расправилась бы пустыня. Кто-то умер у Жертвенного столба, отказавшись жить в неволе. Несколько белых женщин всё же приспособились и даже завели семьи, но дети у них рождались неизменно смуглые, ничем не выдававшие наполовину северное происхождение.

Когда Вакати удалился с новыми наложницами в шатёр, Аскольд вернулся к торговцам, швырнул горсть камней и велел убираться. Купцы переглядывались, хмурились. Но блеск драгоценных кристаллов, которые они тут же кинулись делить, затмил все остальные мысли, и вскоре торговая площадь опустела.