Ноэми Норд - Теплая тварь. Эротика. Теория соблазна Страница 7

– Пора прекратить сраженье любительниц отроков нежных, – сказал Гермес.

Зевс разрядом трезубца охладил ярость соперниц.

Зашипели на коже соперниц молний следы.

Вскрикнула Афродита, скрипя зубами, потирая дымящийся бок.

Персефона пошатнулась, закрыла лицо руками, ослепнув.

Их рассудили так.

Полгода безусый юнец должен был пребывать в темноте с Персефоной.

Другие полгода лунную кожу юнца предали ласкам безумной Афродиты.

11. Зубы ее причиняют боль

Книга Адониса

Две богини.

Две судьбы.

Одна златовласа, румяна, изменчива, как волна, весела.

Другая – жрица Аида.

Черная звездная ночь. Глазами сверкающая, телом зовущая, шепотом сводящая с ума.

Я выбрал Персефону, дочь Диметры.

Удалился в ее безмятежный храм, в Аид, в ледяные струи темноты.

Вдали от солнечных лучей богиня исцелила мои ожоги.

Воскресила их мертвыми водами Стикса.

Поцелуи утешили раны.

Дыхание усмирило боль. Тишина пробудила чувства.

Неправда, что ликом страшна Персефона!

Арес сказал:

– Ты ее не видишь в темноте. Знай, что она Смерть с косой в руках.

Я так ему ответил:

– Пусть глаза в темноте слепы, но пальцы различают прекрасные черты.

Крутой высокий лоб, длинные четкие брови, тонкий нос, точеные ноздри, длинные ресницы, как крылышки мотыльков, их трепет под моей ладонью, – вот облик моей Персефоны.

Я любил покусывать мочки дивных ушей, доводить до мурашек, до желания впиться в плоть, раскрыться, как цветку до сердцевины, осыпать лепестки, отдаться… Умолять… Шептать: еще!

Еще!

Черные шелковые волосы Персефоны оплетали ступни моих ног, а невесомое тело беззвучно тонуло в музыке грез.

Она любила расчесывать мои кудри, но всегда плакала при этом:

– Адонис, не уходи!

Ее мокрые щеки вечно в слезах.

Все не так с Афродитой.

Когда Пенорожденная пьет из рога кипрский нектар, сразу хмелеет, падает в кипень цветов и хохочет до слез.

Она ненавидит одиночество. Ее никогда не застать одну.

Ее спутники – шумные спорщики Арес, Дионис, Пан, сатиры и маленький Эрос.

Там где она, дребезжат кифары, воют волынки, блеют рожки, танцуют вакханки, сатиры стучат ногами, отбивая мелкую дробь.

Пан хлопает в ладоши, пьяно крича:

– Гу-гу-гу!

У ног его мойры, их глотки удушены фаллами сатиров.

– Сегодня мой день! – поднимает рог Афродита и сбрасывает с бедер тунику.

– Адонис! Пора! – расступаются фавны и нимфы. Пан толкает на брачное ложе, где ждет Афродита.

Ревность богинь и зависть богов – нет ничего страшнее на свете.

Любить Афродиту – значит одно: позволять ей себя любить.

Горячие губы не доводят до упоения.

Зубы ее причиняют боль.

Она злится, беснуется, рвет мои волосы и вопит:

– Ты холоден! Это она, злодейка Персефона выпила Адониса! Ты пуст, как бочонок после оргий! Ты больше не любишь меня!

– Люблю.

– Докажи.

– О, Афродита!

В тот день она вернулась с поединка потная, хмельная и усталая.

Тело было расцарапано, на плечах порезы от меча.

– Мы сразились с Персефоной из-за тебя, юноша. Посмотри, – смеется она, изгибая бедра под лучами звезды

В бок вкогтился рубец.

– Сохраню этот знак. Он подарок от Персефоны.

Она поймала мой взгляд, устремленный в темноту.

– Я победила. Теперь ты мой!

– Моя кожа не терпит солнца.

– Я отомстила сопернице!

– Мне пора в темноту.

– Я отомстила ей зверски!

– Замолчи!

– Моей мести не увидишь в темноте. Останься в ней слепцом. Можешь касаться губ Персефоны, дышать ее дыханьем. Пусть густая темнота укроет ваши поцелуи. Безмолвные поцелуи в темноте… «Они все так же прекрасны», – скажешь ты. Но спроси у нее: почему она плачет? Она не ответит. Тебе, мальчик, нравятся слезы женщин? Их раны? Ты любишь, когда они плачут вырванными глазами?

12. Особенная жажда

Книга Персефоны

Афродита, соперница, злая обманщица увлекла Адониса доверчивое сердце, заставила предать Персефону, забыть красоту мрака, фосфорной накипи светлячков на мраморных стенах не восторгаться, драгоценные звездные вспышки сквозь хрустальные своды Аида проклясть.

Адонис любил тишину и тончайший голос летучих мышей, навевающих сны. Больше не верит крылатым теням, не глядит в темноту с печалью.

Шумным оргиям предаваясь, выпивая хмельной нектар, перестал оглядываться на место встреч, ласки забыл.

Имя Персефоны бесследно растаяло в памяти юноши.

Там, наверху, музыка, солнечный свет, авлосы воют, кимвалы гремят, тимпаны веселой дробью хоронят любовь Персефоны.

Дионис ласково на алые щеки Адониса взирает, кудри нежные тешит похабной рукой, шлепает по ягодицам и целует в губы.

Пан пошлыми шутками слух юноши услаждает, сатиры хихикают, в кустах, сонное снадобье для возлюбленного готовя.

Арес, меч острый спрятав в ножны, за мальчиком ходит след в след.

Красота Адониса столь редкостна, что и мужей пленяет.

Афродита ревнует, бьет по щекам юнца и вопит:

– Для чего я тебя из рук Персефоны могильной вырвала, подарив красоту Аполлона на радость пьяным богам? Не смей привыкать к мужчинам! Отправлю обратно в Тартар к слепой Персефоне.

Дионис с Паном игрой на лирах ревнивый крик Афродиты заглушают:

– Молчи, богиня, у мужчин особенная жажда!

– Перед внуком Аполлона не устояла даже исчадие ада, холодная тварь Персефона.

– Видишь, как Арес смотрит на юнца?

– Если хочешь прервать забаву мужчин, отправь юнца обратно в Аид. Лишь там Адонис мужество сбережет. Лишь там спрячет юное тело от Ареса.

Адонис не весел.

Пробудился после оргии с больной головой, Афродита к губам кубок с терпким вином поднесла:

– Выпей, милый и докажи силу страсти!

Любовное ложе все терпит, и даже обман.

А Персефона слезы кровавые льет, брачное покрывало разглаживает руками и шепчет:

– Забыл, как смеялся над Афродитой? Тело с жабой скользкой сравнивал, с хохотом нос воротил от любительницы оргий с козлами.

Душит Персефону ненависть к Афродите.

Пошла к Аресу, рассказала:

– Афродита над тобой потешается. Ниже мальчика болезненного ставит.

Арес рассвирепел, зарычал, словно в клетке зверь. Меч схватил, глазами дико вращая, завопил:

– Смерть тебе, кровь Аполлона!

Я умоляла:

– Не тронь Адониса, воин! Юноша – мой, он Аиду принадлежит, как боги распорядились.

– Иди, тварь могильная, обратно под землю! – закричал Арес и вытолкал вон.

Поняла, что задумал неладное.

Стала следить, и о, горе!

Дикий вепрь из конюшни Ареса разорвал хрупкое тело юнца на кровавые куски.

Никому не досталась услада. Ни Афродите, ни Персефоне, ни Аресу.

Пенорожденная повредилась в уме, билась в путах над кровавыми костями, вопя:

– Незачем больше мне жить! – и бросалась с утеса в море.

Но свойство бессмертных – быть пленниками круга времен. Не вырваться им из жизни, как белкам из проклятого колеса.

13. Книга Соблазна закрыта

Еще одна глава дочитана до конца.

Серебряный туман последний раз вспыхнул над волной и радужным потоком исчез в раковине воспоминаний.

Я вышла из мира книги в свой мир.

Вокруг плотной стеной сомкнулись стволы тысячелетних великанов. Сквозь ветви просвечивала синь и плыли ослепительные облака.

На моих плечах сидели крошки дельфии и спорили:

– Золотой век не вернешь!

– Да и не нужен он нам!

– Почему?

– Потому что жизнь – полосата. За весельем следует грусть. За рождением – смерть, а за смертью – новое рождение.

– Ну и что?

– Вспомни, что случилось после Афродиты.

– Разве что-нибудь изменилось?

– Началась эпоха Великого Оледенения.

– Стране любви пришел конец!

Дельфии правы.

Все было именно так. Расплодившихся нимф и дриад люди начали изгонять и преследовать. Храмы Сатурна, Вахха, Пана и Афродиты фанатики сожгли и разбили на камни. Лучезарных стали называть ведьмами и колдуньями. Их пытали, жгли, топили в море, говоря: «Всплывет – значит, ведьма».

Древний Бор с тех пор отступил, затаился.

Люди изменились. И стали опасны для дриад.

Книга соблазна повествует о войне между расами людей и солнцеедами.

Эту войну мы называем «Великое истребление».

Тысячи лет назад человеческий мир забыл о дриадах и нимфах. Поэтому солнцееды им казались страшнейшими врагами, посланниками Сатаны, отголосками прошлого.

Возможно, кто-то из них, боготворя чистую кровь лучезарных, еще долго строил тайные храмы, чтил древние праздники, поклонялся великолепным ликам. Но мракобесие победило.

Люди наивны, как звери лесов. Они признают за идеал лишь крылья. И терпимы только к себе подобным. Все прочие твари подвержены изгнанию.

Когда раса вымирает, она превращается в загнанного в угол грызуна. Война – выход из тупика не сильного, а слабого. Она его агония.