Дженнак неуязвимый - Ахманов Михаил Сергеевич Страница 7

Прошло изрядное время, пока Дженнак и Чени не разомкнули объятий. На берег озера и лес пала ночь, потрескивал в костре валежник, негромко шумели и поскрипывали сосны, и ветер касался обнаженных тел своими прохладными пальцами. Но холодно не было; раскрасневшиеся, разгоряченные, они ощущали, как кровь быстрее струится по жилам. Их губы еще хранили сладость поцелуев, ресницы трепетали, дыхание было бурным, и отзвук миновавшей страсти еще мерцал в глазах. Наконец Чени поднялась со вздохом и, убедившись, что куртки и штаны высохли, стала одеваться.

   - Как странно, милый... - расслышал Дженнак ее шепот. - Мы низвергнуты с небес на землю, в дикий край, но кажется мне, что я у порога дома - того, что остался в Арсолане, или у нашего хогана в Шанхо... Правда, здесь нет цветов, зато такие могучие деревья!

   - Мой хоган там, где ты, - сказал Дженнак, тоже натягивая одежду.

Чени тряхнула головой, темные пряди волос рассыпались по плечам.

   - Это другой дом, тот, что всегда с нами. Но человеку нужно место, чтобы возвести стены и крышу и разжечь очаг... пусть даже стена будет из древестных веток, а вместо очага - костер. Это дарит чувство уюта и безопасности, и мы...

Низкий грозный рык раскатился среди деревьев, заглушив ночные шорохи и скрипы. Лес замер; чудилось, что волны страха затопили его, смывая покой и тишину.

- С безопасностью ты поспешила, - молвил Дженнак и по тянулся к карабину. Тяжелый вороненый ствол был холоден, как воды Байхола. Вспомнив о недавнем купании, он подумал: только бы не подмок заряд.

Чени бросила ветки в костер и застыла, всматриваясь в тьму под деревьями. Огонь затрещал, ярко вспыхнул, высветив на миг затаившегося хищника: широкую морду, полуоткрытую пасть с огромными клыками, безжалостные янтарные глаза. Он находился в десяти шагах, и Дженнак знал, что это расстояние тигр может преодолеть одним прыжком. Знал и другое: лесной владыка не нападает на дейхолов и изломщиков. Но к чужакам это не относилось. Чужаки были законной добычей.

Он положил оружие на землю, прошептал: «Молчи, чакчан! Не двигайся!» - и направился к зверю. Шаг, другой, третий... Тигр глухо зарычал, мышцы его напряглись, ноздри расширились, втягивая воздух. Тигр был умен, умнее медведя и волка, умнее собак, и смутное чувство тревожило его: помнилось, что не всякий человек - добыча. Были люди, такие же, как он, охотники, оставлявшие ему оленей и лосей, кабанов и мелкую дичь, признававшие его владычество, и он их не трогал. Но кто стоял перед ним сейчас?..

Дженнак замер. Зверь мог достать его когтистой лапой в любой момент. Он услышал, как всхлипнула Чани - должно быть, сердце ее переполнилось ужасом.

- Нин... - тихий монотонный звук вырвался из горла Дженнака. - Нин... ннн...

В этот миг он был не Дженом Джакаррой, не Та-Кемом из страны Нефати и не владыкой Бритайи и Риканны, не вождем, увенчанным белыми перьями. Он превратился в Тэба-тенгри, лесного охотника и колдуна, чью власть признавали когда-то все дейхолы и изломщики на байхольских берегах. Этот лес был его лесом, земля - его землей, его угодьем; ни зверь, ни человек не мог оспорить это право. И обычай леса был его обычаем: с каждой охоты тигру полагалась доля. Сейчас об этом стоило напомнить.

.. - Уходи, лесной хозяин, уходи! - запел Дженнак на гортанном языке дейхолов. - Твоя тропа - не моя тропа, не хожу я по ней с копьем и луком, не рою ям, не ставлю капканов, не пугаю твою дичь. Не хожу я к ручью, где ты пьешь, не смотрю на твое логово, не трогаю детенышей, и если увижу шерсть твою на кустах, не сделаю к тем кустам ни шага. И ты не ходи по моим дорогам, не заступай мне путь, не сверкай во тьме глазами, не рычи, не трогай мой род. Что твое, то твое, что мое, то мое! Уходи, лесной хозяин! Будет у меня добыча, ты получишь от нее, дам тебе оленя, дам тебе лося, как давали предки. А сейчас уходи!

Тигр рявкнул, словно подтверждая договор, и исчез во мраке. Дженнак возвратился к костру, сел и вытер пот со лба. Чени глядела на него широко раскрытыми глазами.

   - Что ты ему сказал, мой лорд?

   - Сказал, что делить нам нечего. Еще сказал, что не получит он ни меня, ни тебя, ни Туапа. Потом добавил, что моей женщине очень нравится его шкура... Этого он уже не вынес.

   - А шкура в самом деле хороша, - с мечтательным видом заметила Чени. - Такая огромная! Он ведь вдвое больше ягуара!

   - Втрое, моя пчелка, - уточнил Дженнак. - Втрое, я знаю. Когда-то я убил одного, единственного за пятьдесят лет. Людоед оказался, не выполнял уговор.

Чени молча кивнула. Нравились ей истории Дженнака - а он, проживший триста тридцать с лишним лет, о многом мог поведать, - но не расспрашивала его чакчан о минувших годах, о выпавших радостях и печалях, о друзьях и возлюбленных, ушедших в Чак Мооль. Сама не просила рассказать, но слушала жадно, когда он вспоминал о чем-нибудь великом или малом, о Восточном походе и пирате О’Кайморе, о Нефатской резне и схватках в лесах Тайонела, о битве у Храма Вещих Камней и сказителе Амаде, о Диком Береге и сеннамите Грхабе, великом воине, чьи кости лежат сейчас в Бритайе, под лондахской стеной. Слушала, но рассказать не просила, понимая, что долгая, долгая жизнь кинну - череда потерь. Кто бы ни уходил от него, ни погибал в бою, ни умирал от старости или недуга, всякий раз то было горем, раной, кровоточившей в душе. Время лечило ее, но рубец оставался. Так стоило ли тревожить те рубцы?..

Они подбросили валежника в костер, потом натянули на акдама просохшую одежду и укрыли своими куртками. Туап Шихе не очнулся, но кажется, его беспамятство перешло в сон - в груди у него не хрипело, дыхание было ровным, и он больше не стонал.

   - Завтра, - сказал Дженнак, укладываясь у огня, - завтра мы пойдем к дейхолам. Но, быть может, они сами нас найдут. У них глаз за каждым деревом.

   - Глаз? Как это понимать? - Чени устроилась рядом, прижалась к нему. Ее губы щекотали ухо Дженнака.

   - Дейхолы похожи на эйпонских северян, на племена из Края Тотемов и Страны Озер, - пробормотал он, смежив веки. - Знают лес, как узоры на своем колчане. Птица пискнула – знак... всполошилась белка - знак... волк завыл - тоже знак... воздухолет взорвался - много, много знаков, надо посмотреть... Они любопытные, чакчан.

Дженнак уснул, чувствуя под боком тепло Чени. И снилось ему, будто он все еще на воздушном корабле, на открытой галерее, что висит над пропастью, и что голубой и зеленый Сайберн расстилается под ним от края и до края. Но вниз он не смотрел, а любовался своей спутницей, хотя лицо ее под капюшоном разглядеть во всех подробностях не мог. Тем не менее он

знал, что черты ее прекрасны. Правда, они не складывались в цельную картину, а лишь дразнили смутными воспоминаниями-0 глазах под ровными дугами бровей, чуть выступающих скулах и маленьком рте с пухлыми алыми губами. Временами ему казалось, что рядом с ним сидит Вианна; но потом Вианна вдруг превращалась в Чоллу, а та - в девушку Чали из диких рардинских лесов, или в смуглую красавицу Ице Ханома, или в белокурых бритских наложниц из его дворца в Лондахе.

Нет, все же с ним была Вианна! Его возлюбленная Вианна, воплотившаяся в ином обличье! Пусть он почти не видел лица женщины, скрытого капюшоном, не представлял ее черт, но был уверен, что любит ее; пусть не знал ее имени, но чувствовал ласку прикосновений; пусть не помнил цвета глаз, но слышал тихий шепот. Возьми меня в Фнрату, мой зеленоглазый! - молила она. Ты владыка над людьми, и никто не подымет голос против твоего желания... Возьми меня с собой! Подумай - кто шепнет тебе слова любви? Кто будет стеречь твой сон? Кто исцелит твои раны? Кто убережет от предательства?

Кто, кто, кто!.. Кто мог говорить эти слова, кроме Вианны?.. Только Чени, ее воплощение, пришедшее к нему из бездны Чак Мооль...

Щемящая нежность затопила сердце Дженнака, и он проснулся.

Солнце уже поднялось, и лес был полон света и птичьего щебета. Прогоревший костер подернулся пеплом, Чени спала, разметав по мхам шелковистые волосы, спал, посапывая, Туап Шихе, а под деревьями стояли люди и смотрели на них.