Александр Громов - Тысяча и один день Страница 7

– Неужели непонятно? – пожимаю плечами. – Я же тебе приносил школьный учебник по телепортации.

– Ну.

– Что «ну»? Ты читал или нет?

– Читал, но...

Мне становится стыдно. По насупленному виду Гойко сразу можно сказать: он не читал. И не мог прочесть. Он, оказывается, неграмотен, а я его мучаю. Половине эксменов грамотность ни к чему. Максимум – прочесть вывеску или предупреждающую надпись «Только для людей». Черт меня побери с моим высокомерием технаря, с моей бестолковостью и поганым языком!

– Читал, но не все понял, – моментально прихожу я ему на выручку. – Ладно, попытаюсь объяснить на пальцах. Скажем, ты везешь тяжело нагруженную тележку. Пока ты катишь ее по ровному полу, проблем нет. Но вот тебе надо вкатить ее в дверной проем с порогом. Легкую тележку ты перекатил бы через порог без труда, тяжелую – уже с натугой, а со слишком тяжелой лучше вообще не мучиться – ничего не выйдет. Понятно? Так и с телепортацией. Это называется сопутствующей пороговой массой, у каждого индивида она своя. Чуть-чуть увеличивается тренингом... многолетним и довольно изнурительным. Рекордсменки могут проносить в Вязкий мир килограммов до тридцати, а кому-то и одежда на теле кажется неподъемной ношей. Той же Маме Клаве. Ты хоть раз видел, чтобы она телепортировала? А ты заметил, какое оружие и снаряжение у охранниц, патрульных и спецназовок? Легкое! Так что извини, с тобой на закорках у меня просто ничего не получится, мой личный рекорд – двенадцать килограммов сопутствующей массы...

– Похудеть, что ли, – натянуто улыбается Гойко. – Нет, не буду, пожалуй. Лучше ты тренируйся, только не здесь...

Он замолкает вовремя – слышны шаги в коридоре. Двое служителей помогают добраться до раздевалки Витусу Смертельному Удару, отделанному на ринге Даней Крокодилом. Витус постанывает и вяло перебирает ногами. Судя по многочисленным пластырям, прилепленным там и сям к бритой голове и громоздкому туловищу, он уже побывал у фельдшера, а судя по тому, что его ведут, а не везут на каталке, повреждения можно считать незначительными, оклемается сам. Трещины в ребрах или легкое сотрясение мозга – ерунда. Любому из нас случалось покидать ринг в худшем состоянии.

Вся тройка едва не промахивается мимо двери раздевалки – у Витуса солидная инерция. Пыхтя, его влекут к банкетке у стены, он рушится мешком, и банкетка крякает.

Служители переводят дух, но не уходят. Похоже, им велено отмыть, одеть и доставить домой пострадавшего, где ему предстоит провести несколько дней в своем жилом блоке, меняя на себе припарки и пластыри и скрипя зубами всякий раз, как захочется поесть или попить, потому что рот у него надорван и на щеку наложено два шва. Сейчас-то ему вкололи немного обезболивающего, и он не в состоянии оценить всю гамму ощущений.

– Не повезло?

В ответ Витус рычит и изрыгает. Если выполоть из его тирады брань и междометия и тем самым сократить ее на порядок, претензии Смертельного Удара сводятся к следующему: вокруг него сплошное махровое паскудство, а с Даниилом Брудастым по прозвищу Крокодил он еще побеседует, он ему еще припомнит! Скотина же: велено выиграть – ну так и выигрывай, никаких возражений, а зачем всерьез-то увечить? Классный боец выбыл из кондиции на неделю, но что до этого Маме Клаве? Да ей, парни, все равно! Она вон Тима Молнию на ринг выпустит или какого иного сопляка – мало ли их ногами сучит, в аттракцион просится... Ей на нас – тьфу!..

– Брось, – басит Тамерлан, – расслабься. У Мамы Клавы жить можно. Не то беда, что Крокодил перестарался, а то беда, что в последний раз, наверное...

Витус, оказывается, не в курсе предстоящих перемен. Ему объясняют, он хлопает глазами и растерянно матерится. Что бы этот бугай ни говорил о тяжкой своей доле, даже он понимает, где кнут, а где пряник. Точнее, где кнут не так часто гуляет по спинам, а пряник иногда виден хотя бы издали. Образования у него нет, как и у большинства бойцов. Карьера чернорабочего его не привлекает, а иной перспективы не предвидится. Ясно, что районная комиссия по рабочей силе распорядится по-хозяйски, то есть упечет его туда, где физические стати в цене, например на строительство Байкало-Камчатской железной дороги. С таким плечевым поясом хорошо ворочать шпалы.

Пока я одеваюсь возле своего шкафчика, Тамерлан просвещает Витуса, как ранее просвещал меня: так-то и так-то, мол, против федерального Совета Цензоров Мама Клава бессильна, шоу доживает последние дни, поскольку растление молодежи и социальная гармония. Что-то с чем-то, видите ли, несовместимо.

– Совсем не из-за этого, – возникает вдруг один из служителей со своим мнением.

Молчал бы лучше. Но у болтунов язык живет сам по себе и ничем не управляется, так они устроены.

– Ну? – спрашивает Гойко Молотилка в наступившей тишине.

Над служителем нависают грозовые тучи, а ему и невдомек. Прежде чем начать говорить, он облизывается и вообще страшно доволен, что может поучить уму-разуму больших мускулистых дядей. Он недавно здесь работает и еще не уяснил себе, что большие дяди могут его самого поучить за невежливость. На первый случай, конечно, легонько, по самому безобидному варианту. Например, задвинут шкафом в угол – кукуй там, пока кто-нибудь не выручит, и соображай, стоит ли впредь так бесцеремонно лезть в чужой разговор.

– Ну?

– Мне брат рассказывал... – начинает служитель с воодушевлением, но не тут-то было.

– Откуда у тебя брат? – презрительно перебивает Гойко.

– Близнец. Мы потом уже встретились, случайно... воспитывались-то, знамо дело, в разных интернатах, а год назад просто-напросто столкнулись на улице нос к носу. Совпадение, в общем. Даже мимо прошли, а потом оглянулись одновременно. Гляжу и не верю: второй я...

– Ну и что?

– Он в мэрии работает, уборщиком. Бамбук его фамилия, Гоша Бамбук. Большой человек. Ну и слышал недавно разговор: мол, развлекательные шоу – это только начало, речь идет о тотальном перераспределении рабочей силы, так что развлечениям и всему второстепенному – хана в первую очередь, и растление молодежи тут ни при чем. Программа вот-вот пойдет полным ходом.

– Чья программа? – прищурившись, интересуется Гойко.

– А я знаю? Но не городская, это точно. То ли федерального правительства, то ли бери еще выше...

– Гхм. А чей разговор-то был?

– Бабский, понятно...

– Я спрашиваю: кто разговаривал? Твой братец Бамбук может отличить мэра от посетительницы?

Брат Бамбука теряется:

– Не знаю... Не, только не посетительницы... Чинуши какие-то. Да, вот еще что: очень одна из них негодовала, что рабочих у них берут и с городского благоустройства, и с транспорта, и отовсюду, откуда только можно взять, и никто толком не знает, для чего. Если так пойдет дальше, то скоро людям придется вместо эксменов заниматься физическим трудом! А вторая ей: это что, мол, вскоре будем сокращать все необязательные производства, ну, легкая там промышленность, косметика, предметы удобства...