Марина Дяченко - Рассказы Страница 7

– Расскажи.

На минуту стало тихо, только покрикивала вдалеке ночная птица.

– Что ж, – промолвил со вздохом седоусый, – что ж… Расскажу.

И все трое завозились, устраиваясь поудобнее. Двое готовились слушать, один – говорить.

И вот, умостившись как следует, седоусый выдержал паузу и начал с подобающей торжественностью:

– Помните ли вы осину, что росла у южной околицы?

– Трехглавую? – радостно осведомился юноша. – Да ее ведь спилили в прошлом году…

Седоусый покивал:

– Совсем старая была, сухая… Сто лет стояла, пока не засохла. Тень в жару давала, да только никто в ее тени не прохлаждался – стороной обходили, заклятой звали… Почему?

– Почему? – эхом откликнулся юноша.

Седоусый вздохнул и начал свою Историю.

…Давно это случилось.

Ей было семнадцать лет, и звалась она Вирленой, и ни одна девушка во всей широкой округе не могла сравниться с нею красотой. Грудь Вирлены вздымалась, как речная волна, косы Вирлены отливали золотом и покорно падали к самым ее ступням, маленьким и розовым, ничуть не огрубевшим оттого, что все лето красавица бегала босиком; глаза Вирлены, раскосые, зеленые, могли свести с ума одним только робким взглядом. Даже дряхлые старики, даже сопливые мальчишки выворачивали шею, встретив ее на улице, а что уж говорить о юношах и зрелых мужчинах! И, конечно, порог ее дома постоянно оббивали сваты, засланные достойными и богатыми семьями оббивали, да только возвращались ни с чем, потому что Вирлена давно уже выбрала себе пару.

По соседству жил в большой семье Кирияшик – ясноглазый, улыбчивый, круглолицый друг ее детства. Он был моложе Вирлены почти на год, но с младенчества росли вместе. Беззаботная дружба обернулась нежной любовью, и Кирияшик, сам не ведая как, без борьбы получил право на сокровище, о котором мечтало столько достойных мужчин; родители влюбленных давно уже сговорились о свадьбе.

И вот, счастливые, оба с трепетом ждали заветного дня – когда случилось несчастье.

Грянул рекрутский набор; как ни вертели, как ни откупались родители Кирияшика – а выпало ему идти в солдаты на двадцать лет, считай, навеки.

Солнечный румянец сошел с пухлых щек Вирлены, и стали они бледны, как мел.

Ранним утром по главной улице села змеей тянулась колонна новобранцев. Она видела, как мелькала в толпе голова Кирияшика, детская беззащитная голова с шапкой пшеничных, как и у нее, волос. Она видела, как растерянные глаза его ищут среди крика и плача невесту – и гаснут, так и не разыскав ее в толчее.

Колонна потянулась за село – страшные усатые люди в нелепой форме выкрикивали команды, и Вирлена сжималась от выкриков, как от ударов. Вскоре она потеряла Кирияшика из виду; вереница рекрутов тянулась все дальше и дальше, и редела толпа провожающих – матерей и невест. Вот Вирлена осталась одна, она шла и шла за колонной, как привязанная, хоть босые ноги ее давно сбились в кровь; страшный офицер прикрикнул на нее и, обомлев от этого крика, она так и осталась стоять, а колонна, отдаляясь, обернулась пятнышком на длинной-длинной дороге, и вот там, куда ушел Кирияшик, осталось только облачко пыли…

Только в сумерках Вирлена вернулась в село, и девичья подушка в ту ночь приняла на себя всю ее горечь и отчаяние.

А утром, еще затемно, когда все спали, Вирлена выскользнула из дому и по чуть приметной тропинке отправилась к колдуну, что жил за озером.

Она шла, стиснув зубы, безжалостно накрутив на кулак великолепную косу, и страх ее поник перед силой ее заветного желания.

Колдун был дома; сидя у огня, он набивал чучело летучей мыши. Похоже, он удивился – не так часто девушки из села наносили ему визиты. В селе боялись этого мрачного, морщинистого, хотя не старого человека – он, по слухам, мог за одну ночь сжить со свету целую семью, мог наслать град или засуху, мог устроить так, что вчера еще здоровый и мощный хозяин за несколько дней превращался в иссохшего, нищего, полубезумного пьяницу… И к этому-то человеку пришла Вирлена.

– Добро пожаловать! – каркнул колдун и засмеялся. Лучше бы он этого не делал – искаженное смехом, темное лицо его с крючковатым носом было еще страшнее.

Но Вирлена, одержимая отчаянием, не испугалась.

– Зачем ты пришла ко мне? – отсмеявшись, спросил колдун. – Ты мне не нужна – стало быть, я тебе нужен?

– Я пришла к вам с просьбой, – сказала Вирлена, справившись с голосом. – Моего жениха, Кирияша, вчера забрали в войско. Я люблю маму и отца, но Кирияшика я люблю больше. Зачем подсолнуху гнить без солнца? Зачем мне жить без Кирияшика? Никто не в силах повернуть время вспять, но я отдам вам все, что имею – деньги, сундук с приданным и гребень с самоцветами, сделайте так, чтобы он вернулся! Неужели и вы не в силах?!

Колдун снова усмехнулся:

– Ты сказала – я не в силах? Глупая… Я действительно могу сделать это, но зачем мне твой сундук с приданым? И гребень с самоцветами?

– Я отдам все, что попросите! – воскликнула Вирлена, и зеленые глаза ее вспыхнули, и на щеки вернулся румянец.

– Это правда? – засмеялся колдун. – Ты действительно так его любишь?

Вирлена закивала, и золотые косы ее упали на высокую грудь.

– Что ж, – сказал тогда колдун, – я согласен… Я сделаю так, что твой жених вернется; ты же придешь ко мне сегодня на закате и уйдешь на рассвете!

Как воск сделалось лицо Вирлены, и зашаталась она. Колдун тряхнул черными патлами:

– Разве не ты только что клялась, что отдашь все?

– Нет, – сказала Вирлена чуть слышно, – такую цену я не могу заплатить.

– Что ж, – сказал колдун разочарованно, – тогда ты увидишь его через двадцать лет!

И он вернулся к своей работе.

Тихо-тихо, очень осторожно ступая, Вирлена отправилась домой, и всюду, куда ни падал ее рассеянный взгляд, мерещилось ей веселое лицо Кирияшика. Так добрела она до околицы; там стояло у дороги странное дерево – осина с тройным стволом, с тремя мощными расходящимися ветками – люди прозвали ее трехголовой осиной. День был в самом разгаре, и радостно светило солнце, и пели птицы в ветвистой кроне; здесь, средь бела дня, Вирлена повесилась на собственных косах.

История закончилась, но трое еще долго сидели в тишине, нарушаемой лишь звуками ночи.

– С тех пор это дерево считают проклятым, – сказал, наконец, седоусый.

– Как жаль, – в глазах юноши отражались пляшущие огоньки костра, какая грустная История… Но разрешите рассказать вам другую! Ее много раз повторял мой дед… Пусть вам не кажется, что наши повести похожи – на самом деле это совсем, совсем другая История.

Обладатель трубки улыбнулся еще загадочнее, чем обычно.

Заручившись молчаливым согласием слушателей, юноша начал рассказывать взволнованным, прерывающимся голосом.