Чарльз Стросс - Акселерандо Страница 7

«В последний раз я слышал, ты проводишь много времени с Брайаном» — осторожно говорит он. Брайан. Фантик без начинки. Денег — как листьев, чуткости — как у бревна. Зато очень много расчета.

«Брайан?» — фыркает она. «Мы разошлись сто лет назад. Он совсем озверел — сжег мой любимый корсаж, называл меня шлюхой за то, что я ходила в клуб, хотел трахнуть меня. Считал себя семейным человеком, парнем, что держит обещания. Я хорошенько его обломала, но кажется, он украл записную книжку — пара знакомых говорит, что он шлет им угрозы».

«Такое сейчас частенько бывает». Манфред кивает. Он чувствует почти сопереживание, но некоторый вредный уголок его сознания в этот момент торжествует. «С избавлением. Полагаю, это означает, что ты продолжаешь игру? Но при этом ты все еще собираешься, эм…»

«Создать традиционную семью? Да. Знаешь, в чем твоя проблема, Мэнни? Ты родился с опозданием лет на сорок. Ты все еще веришь в ухаживания перед свадьбой, но тебя расстраивает необходимость что-то делать с последствиями».

Манфред неспособен правильно ответить на подобную нелогичность, и он допивает кофе. Нынешнее поколение — оно такое. Находит удовольствие в латексе и коже, плетках, пробках в заднице и электростимуляции, но идея обмена биологическими жидкостями их шокирует. Таковы социальные последствия эпидемий и историй с антибиотиками последнего века… Несмотря на двухлетнюю помолвку, они с Памелой никогда не устраивали общения с проникновением.

«Просто я не думаю, что заводить детей — это хорошо» — наконец говорит он. «И я не собираюсь менять свою точку зрения в ближайшее время. Мир вокруг меняется так быстро, что двадцать лет — слишком большой срок планирования для любого дела. Ты можешь с таким же успехом планировать что-то на следующий ледниковый период. А насчет этой самой состоятельности — я пригоден к репродукции, но только не с точки зрения устаревающей парадигмы. Скажи, будущее казалось бы тебе радужным, если бы на дворе был 1901-й, а ты только что вышла замуж за владельца каретной фабрики?»

Ее пальцы дергаются, как будто сжимаясь в кулак, и у него краснеют уши. Но она не поддается на двусмысленности. «Может, ты просто неспособен почувствовать ответственность? Ни перед страной, ни передо мной? Я, кажется, понимаю, в чем тут дело — тебе просто безразличны человеческие отношения, несмотря на всю эту чепуху с безвозмездной раздачей интеллектуальной собственности. Ты знаешь, что ты на самом деле вредишь людям? Я не из шляпы достала эту цифру про двенадцать лимонов. Вообще-то они и не ждут, что ты заплатишь, но твоя задолженность составляет именно столько, и если ты все-таки соберешься вернуться домой, основать корпорацию и стать приличным и успешным человеком — …»

«Не согласен. Ты смешиваешь два совершенно различных понятия и называешь „ответственностью“ и то, и другое. И не собираюсь я ничего основывать сейчас, просто для того, чтобы у Федеральной налоговой службы сошелся отчет. Черт дери, это их проблемы, и они это знают. Кроме того, если вспомнить, как они тогда меня подозревали в организации широко разветвленной пирамиды в системе микротранзакций и гонялись за мной, когда мне было шестнадцать…»

«Старые обиды» — говорит она, и пренебрежительно отмахивается. У нее длинные и тонкие пальцы, а на руках черные шелковые перчатки, электрически заземленные, чтобы не выдавать лишнего детекторам эмиссии нейронных импульсов. «Если все правильно устроить, об этом можно не беспокоиться. Все равно тебе придется рано или поздно прекратить шляться по миру. Повзрослеть, стать ответственным и делать то, что пристало. Потому что ты причиняешь боль Джо и Сью, они не могут понять, почему с тобой что-то не так».

Манфред прикусывает язык, чтобы не ляпнуть что-нибудь напропалую, наполняет чашку кофе и делает еще один крупный глоток. Его сердце подпрыгивает в груди. Она снова бросает ему вызов, она снова пытается завладеть им! «Я работаю на благо всех и каждого, а не ради узколобых национальных интересов, Пэм. На будущее, где нет недостатка ни в чем, и им в таком будущем нет места. Ты все еще не можешь вырваться из рамок досингулярностной экономической модели, которая вся построена вокруг краеугольного камня дефицитности. А между тем, распределение ресурсов перестало быть неразрешаемой проблемой — с ней окончательно справятся в течение десятилетия. Пространство является плоским во всех направлениях, и можно занять у первого вселенского банка энтропии столько пропускной способности, сколько нам нужно! Представь, признаки существования умной материи уже обнаружены. MACHO[35] и аномально большие коричневые карлики в галактическом гало, с избытком излучения в дальнем инфракрасном диапазоне и подозрительно большой продукцией энтропии… В M31[36]., по последним оценкам, до семидесяти процентов барионной массы является компьютронием — уже являлось им две целых девять десятых миллиона лет назад, когда были испущены наблюдаемые сейчас фотоны. Разрыв в степени развития между инопланетянами и нами сейчас, наверное, в триллион раз больше, чем между нами и нематодами. Ты хоть примерно представляешь себе, что это означает?»

Памела надкусывает ломтик хрустящего хлебца и одаряет его вкрадчивым хищным взглядом. «Да брось. Неужели ты не замечал, что настоящее влияние обычно имеют куда как более близкие вещи? К тому же, если я поверю в твою сингулярность, за которой ты гоняешься, или в твоих инопланетян в тысячах световых лет от нас, это ничего не поменяет. Это фантом, ничуть не лучше, чем Y2K[37], и погоня за ним не поможет сократить дефицит бюджета или основать семью, а это — как раз то, что меня волнует. И пока ты не сказал, что меня это волнует только потому, что я так запрограммирована, я бы хотела спросить у тебя: насколько я, по твоему, тупа? Теорема Байеса[38] подтверждает мою правоту, и ты это знаешь».

«Да что ты вообще?…» Он замирает на полуслове, сраженный, чувствуя, как бешеный поток его энтузиазма разбивается о дамбу ее убежденности. «Почему? Я хотел сказать… В конце концов, почему то, что я делаю, должно иметь для тебя значение?» После того как ты расторгла помолвку, чуть не добавил он.

Она вздыхает. «Мэнни, Федеральная налоговая служба заботится о гораздо большем количестве вещей, чем ты можешь себе представить. Каждый доллар, собранный налогами к востоку от Миссисипи, идет в счет уплаты долга, ты этого не знал? А тем временем, самое большое поколение в истории выходит на пенсию, у нас ни гроша в копилке, а мы сами — наше поколение — не производим достаточного количества квалифицированных рабочих на замену основной массы налогоплательщиков. После того, как наши предки развалили систему образования и слили за рубеж всю бумажную работу — это не удивительно. Но через десять лет тридцать процентов нашего населения будут пенсионерами или выброшенными за борт жертвами силиконовой долины. Ты хочешь увидеть, как семидесятилетние старики мерзнут на улицах Нью-Джерси? Так вот, и в моих глазах твоя позиция выглядит вовсе не так радужно. Ты не собираешься помогать поддерживать их, и ты убегаешь от ответственности именно тогда, когда пришло время справляться с огромными проблемами. Если бы мы только разминировали долговую бомбу, сколько всего можно было бы сделать! Бороться со старением, заняться окружающей средой, справиться с социальными трудностями. А ты, вместо участия в этом, просто пускаешь на ветер свои таланты. Раздаешь евронеудачникам работающие схемы сколачивания состояний и указываешь вьетнамским Зайбатсу[39], что им еще надо построить, чтобы отобрать рабочие места у тех, кто платит налоги. Я спрашиваю, зачем? Почему ты продолжаешь делать это все? Почему тебе, в конце концов, не вернуться домой и не принять свою долю ответственности?»