Сергей Малицкий - Главный рубильник (сборник) Страница 7

– В пещере? Нет ничего, кроме Стены. Любая пещера, так же как и любой уступ – это часть Стены. Так же как нос на твоем лице и отверстия в твоем носу это часть твоего лица. Нет ничего. Есть только Стена. И ты, и я, все мы части Стены. Разве не из Стены мы достаем тех, кого Стена забрала у нас? Разве не Стена дает нам силы и заживляет наши раны по ночам? Каждый из нас и есть Стена. И главное, это слиться со Стеной.

– Молох, – сказал я. – Я пытаюсь слиться со Стеной каждый день. Любой из нас стал бы ее частью, чтобы не бояться тумана, червей, птиц, муравьев, Черного. Но я не понимаю фразы «уйти по Стене».

– Мы обязаны бояться, – нахмурился Молох, – Если Стена хочет, чтобы мы боялись, мы обязаны бояться. И если кто-то не хочет бояться, Стена пришлет за ним Черного.

– Я знаю, – я замолчал на мгновение, потому что руки Молоха даже уже без коры, продолжали ритмично двигаться, как бы растирая воображаемые волокна. – Я знаю правила подъема по Стене. Но ты ничего не рассказал мне кроме правил. Что сказал тебе предыдущий тот, кто называет? Что стало с ним?

– Я не знаю, – Молох закрыл глаза. – Я зол на него. Его звали Влас. Он тоже много думал. И он не перестал быть тем, кто называет, хотя тем, кто называет, стал я. Он стал грязным жевальщиком, но продолжал давать имена. Когда у него выпали все зубы, и десны стерлись до кости, он, наконец, не смог больше говорить. А потом он исчез.

– Может быть, его забрал Черный? – спросил я.

– Вряд ли, – не согласился Молох. – Когда должен придти Черный, Стена присылает холод. Ничего этого не было. Просто однажды его не нашли. Возможно, что когда Влас не смог говорить, он спрыгнул в Туман.

– А что он говорил тебе, когда мог говорить? – спросил я. – Ведь ты спрашивал его, как уйти по Стене?

– Спрашивал, – ответил Молох. – Он отвечал мне сложно. Он любил говорить сложно. Он сказал, что слова «уйти по Стене», обозначают именно это, «уйти по Стене». И не надо искать в этой фразе тех слов, которых в ней нет.

– Но ведь он сказал тебе, что нужно для этого? Ведь даже подниматься по Стене нельзя без острий и веревок?

– Сказал, – Молох вновь открыл глаза. – Он сказал, что у всех нас то, что надо – есть внутри. Но оно маленькое и незаметное. Его надо найти, вырастить и воспользоваться им. И для этого вовсе не обязательно висеть на остриях. А теперь уходи. Мои ладони болят. Я должен привести их в порядок.

– В твоей части пещеры очень холодно, Молох, – сказал я ему, уходя.

07

– О чем ты ворчишь, Ворчун? – спрашиваю я.

Мы сидим на краю каменного барьера. Он довольно широк. Легкий откидывается назад и трогает тонкими содранными в кровь пальцами продолжающую выше Стену. Барьер тянется почти до правой и до левой тройки в обе стороны. Выше него на Стене зеленеет роща можжевельника. Под корнями кустов и вокруг них белеют пятна мягкой породы. Любое из этих пятен может оказаться новой пещерой. Солнце пылает за нашими спинами, и камень начинает жечь тела даже сквозь рубища. Мы будем отдыхать так еще одну ладонь пути Солнца по небосклону, а затем попытаемся подняться и углубиться в одно из этих пятен. Если обнаружим некоторое подобие пещеры, то останемся в ней на Стене, и завтра к нам придет тройка Смеха, а затем чистильщики и все остальные. Если Туман не опередит их. Тройка Мокрого не придет. Ее больше нет. Когда мы поднялись на барьер, Легкий пригляделся и сказал, что тройки Мокрого на Стене он не видит. Хотя, может быть, им удалось укрыться в какой-то расщелине?

– О чем ты ворчишь, Ворчун? – повторяю я свой вопрос.

– Он не ворчит, – внезапно говорит Легкий. – Он поет.

– Поет? – удивляюсь я незнакомому слову, но тут же понимаю и соглашаюсь, конечно же, он поет!

– Легкий! Ты тот, кто называет? – спрашиваю я.

Ворчун поднимает глаза на Легкого. Он смотрит на него с благодарностью. И еще что-то есть в этом взгляде. То, чего я не понимаю. Легкий хмурится и недовольно машет в мою сторону рукой. Затем встает и говорит Ворчуну:

– Я посмотрю, что там с тройкой Мокрого.

Он легко, почти бегом удаляется по барьеру, а я недоуменно спрашиваю у Ворчуна:

– Почему Легкий пошел в сторону тройки Мокрого? Ведь каждая тройка может двигаться только вверх или вниз. Мы не должны уходить в сторону.

Ворчун перестает ворчать или петь и смотрит на меня недовольно:

– Каждое утро, когда тройка выходит из пещеры, она идет по галерее, которую сделали те, кто перерабатывает породу на острия. Почти каждое утро каждая тройка должна двигаться в сторону, чтобы начать новый маршрут.

– Но ты же знаешь, Ворчун, что правила запрещают подниматься от старой пещеры вверх более чем на три дневных перехода. Поэтому в поисках новой пещеры нам постоянно приходится уходить в сторону.

– А когда ты поднимаешься вверх и попадаешь на отвесный выступ? Иногда нам приходится на одну или две тройки уходить в сторону. А как же обходить муравейники? Что об этом говорят твои правила?

Ворчун смотрит на меня. Он не улыбается. Но сквозь лохмотья его щек, там, где кончаются сомкнутые зубы, я вижу черноту спрятанной усмешки. Благодаря тому, что эта усмешка видна у Ворчуна, я теперь знаю, что такая спрятанная усмешка есть у каждого. И я пытаюсь улыбнуться ему в ответ.

– Каин! – позвал я в темноту.

– Да, – отозвался он.

– Ты не на своем обычном месте?

– Отполз немного, тренирую руки. Рано или поздно вы найдете новую пещеру, я не хотел бы быть обузой. Вам придется поднимать меня и других, кто не сможет подниматься сам.

– Ворчун донесет тебя, – сказал я.

– Ворчун сильный, – согласился Каин, – Но я тоже все еще чего-то стою.

– Даже Сутулый не сможет подниматься сам, – не согласился я. – Хотя у него есть одна нога. Ты не сможешь подниматься на руках.

– Но я смогу повисеть на них, если с Ворчуном что-то случиться, хотя бы до того времени, пока придет помощь, – ответил Каин.

Я помолчал некоторое время, затем спросил:

– Зачем тебе помощь? Ты не думал о том, что если упадешь в Туман, окажешься в другой пещере? И у тебя уже не будет сломана спина? Если ты не сам разожмешь руки, если это произойдет помимо твоей воли, тогда это должно случиться наверняка. В любом случае у тебя не хватит времени, чтобы превратиться в Черного.

Он тоже помолчал, потом тяжело вздохнул.

– Что ты знаешь о времени, Сет? Что ты знаешь о том, куда уходят те, кто превращаются в Черного? Что ты знаешь о том, что чувствуют те, кто оказываются внутри Стены до тех пор, пока, может быть, их не найдут и не откопают? Или ты думаешь, что они ничего не чувствуют? Но отсутствие памяти об этом ничего не означает. Ведь ты же не помнишь ничего из того, что происходило с тобой до того момента, как Молох пытался дать тебе имя? Сет. Сколько переходов ты уже прошел по Стене? Я не хочу начинать с самого начала. Я хочу все помнить.