Роберт Шекли - Эрикс Страница 7

— Интересным будет все, что вы скажете. В нашей религии, мистер Далтон, вы занимаете важное место.

— Я же говорил вам, что не религиозен.

— Это не редкость среди культовых фигур. Веровать люди начинают позднее. Но первые, те, кто стоял у истоков, вовсе не обязательно привержены вере. Очень часто бывает как раз наоборот.

— У меня есть место в вашей религии? Иуды, может быть?

— Не менее важное, но иное. Мы называем вас, мистер Далтон, Последним Адамом.

Что-что, а трепаться я всегда умел, и мне плевать было, называют они меня Последним Адамом или Первым Прохиндеем. Или Шестнадцатым Ллевелином, если на то пошло. Имя ведь просто еще одно вместилище для ходячей кучи дерьма, называемой человеком, ты уж извини. Но ведь ты всю жизнь слушала выражения и покрепче, а, Джули? Так говорили твой отец, твоя мать и все твои друзья. Сплошь богохульники, верно, куколка? И ты с самого начала знала, с самого что ни на есть начала, что в этом мире только одно имеет смысл: грести под себя, жить всласть и оставить напоследок благообразный труп. Мы же с тобой похожи, как две капли воды, Джули. Вот почему ты так меня любишь.

Ну, и когда я начал свои выступления в Сиэтле, то больше говорил про тебя, Джули. И начали меня спрашивать, кто такая эта Джули, по которой вы с ума сходите? А я всегда отвечал, что она девушка моей мечты, и она знает, как все обстоит на самом деле. То же самое я говорил девочкам и дамочкам, помогавшим мне коротать это время, а их хватало с избытком. Я же был знаменитостью, понимаешь. Я был Далтон, тот, который нашел Эрикса.

Благодаря Эренцвейгу и его компашке другие тоже начали сознавать всю мою важность. И платили мне много, и воздавали мне дань уважения.

— Мы намерены перекрыть все рекорды, поставленные вашей алчностью, Джон, — как-то сказал мне Эренцвейг. В шутку, я думаю. Но он это осуществил. Продолжал осыпать меня деньгами, а я продолжал покупать всякую всячину, и людей, и снова всякую всячину. Отводил душу, позволь сказать тебе. И до того все было у меня хорошо, что я довольно долго не замечал: все больше людей умирает.

Когда тебе хорошо, как было мне, то вроде и не видишь, что там происходит с другими. То есть поглядим правде в глаза: кто думает о других людях, когда надо кормить и ублажать себя? И как бы тебе ни было хорошо, всегда ищешь чего-нибудь получше, верно? Ну, я и не обращал внимания, что там творится вокруг. Я про нарастающую смертность. Конечно, огромная трагедия и все такое. Но я не мог не думать, что оно по-своему, по-жуткому, было к лучшему, потому что недвижимость дешевела. И, конечно, меня не слишком интересовало, отчего это происходило.

Очень многие винили Эрикса. Вот тебе люди в полный рост. Всегда винят кого-нибудь или что-нибудь. И даже ученые из тех, которые жаждут увидеть свою фамилию в газетах, утверждали, что Эрикс — живой организм неизвестного прежде типа. Долго пребывавший в анабиозе. А теперь активизирующийся. Послушать их, так Эрикс выделял вирусы с того самого дня, как я его нашел. Вирусы эти распространялись по миру, внедрялись в тела людей, не причиняя никакого вреда, не привлекая к себе внимания, хитрые такие паршивцы. Но не по доброте сердечной. А потому что этот эриксовский вирус выжидал — выжидал, пока не расползется по всей Земле, не перезаразит всех. А потом дал о себе знать, как бомба с часовым механизмом.

Она вовсю разыгралась, смертность эта. И, думается, я вовсю старался ее не замечать. Ведь если ты все равно умрешь, зачем заранее терзаться из-за этого? И вообще, я считал, что ученых ведь столько развелось: они что-нибудь да придумают. А нет!

В конце концов Эренцвейг втолковал мне, что происходит. И к чему это ведет. Навестил меня как-то утром. Откровенно говоря, выглядел он жутко — глаза налиты кровью, руки трясутся. Тут я подумал, что он заразился, и мне стало немножко не по себе. Если уж он заболел — такая шишка в Церкви Эрикса — значит, и я могу.

— Ну и видок у вас! Как у подогретого покойника, — сказал я ему. Какой смысл ходить вокруг да около?

— Да. Она меня поразила. Лихорадка Эрикса. И мне уже недолго остается.

— А ваш бог разве не сообщил вам, как исцеляться?

Эренцвейг покачал головой.

— Это не его путь.

— Так какой толк принадлежать к его церкви?

— Некоторые из нас считают, что знания дороже всего.

— Только не я, — сообщил я ему.

Тут Эренцвейг закашлялся. Жалко было смотреть. А потом снова заговорил:

— Я пришел сообщить вам перевод надписи на ткани, найденной с Эриксом.

— Весь внимание.

— Это предостережение. Написанное одним из последних живых существ, соприкоснувшихся с Эриксом.

— Давайте ближе к делу.

— В ней говорится: «Эрикс ненавидит человеческую жизнь. Он ненавидит всякую жизнь, чуждую ему. И не терпит другой жизни, кроме своей. Когда вы найдете Эрикса, это станет началом конца вашей расы». Я перевожу весьма вольно, вы понимаете.

— А чего тут понимать? — сказал я. — Похоже на одно из египетских проклятий.

— Да, несомненно. Но в данном случае — это чистая правда.

— Чудненько, — сказал я саркастически, так как Эренцвейг зачитал смертный приговор не только себе, но и мне. Но, черт, я же никогда не рассчитывал, что буду жить вечно. — Так что теперь? Маска Красной Смерти. Только во всемирном масштабе?

— Примерно так, — сказал Эренцвейг.

— И давно вы это знали?

— Довольно давно. Все исповедующие веру в Эрикса знали. Нам сказал сам Эрикс.

— И каким образом? Передача мыслей на расстоянии?

— Сны. Пророческие сны. И мы приняли то, что он сказал нам, и нашли, что это хорошо. Видите ли, только справедливо, что Эрикс не терпит иной жизни, кроме своей.

— Ну, это понятно, — согласился я. — Мне и самому нравится, когда есть, где развернуться.

Эренцвейг наклонил голову и ничего не сказал. Наконец я спросил его:

— Ну, и что дальше?

— Я умру, — сказал Эренцвейг. — Все умрут.

— Это очевидно, дурак. Я о себе.

— А! — сказал Эренцвейг. — У Эрикса есть планы относительно вас. Вы — Последний Адам.

— Какие планы?

— Увидите. Идемте со мной.

— И по чьему приказу?

— Эрикс хочет на вас посмотреть.

Ну, мне это не понравилось. И очень. Я решил, что пора порвать с их организацией, убраться с Земли куда подальше, поискать что-нибудь еще. Но Эренцвейг был против. У меня под дверью ждали его дружки. И увели меня — я протестовал, можешь быть уверена! — туда, где я живу теперь.

Поклонники Эрикса еще несколько недель хлопотали вокруг меня, налаживали быт в моей маленькой квартирке, устанавливали камеры, обеспечивали доставку еды. И с каждым днем их становилось все меньше, пока я не остался здесь совсем один. Взаперти.