Майкл Муркок - Пёс войны и боль мира Страница 7

— В этом нет необходимости. Позднее я сама приготовлю еду. Они не будут присутствовать. Вы займете комнату в задней башне. Согласны?

Я уже осматривал эту комнату. Не всем она подошла бы по размерам, но для меня была в самый раз.

— Как долго вы здесь пробудете? — Она окинула внимательным взглядом холл, будто хотела удостовериться, что мы одни.

— Одну или две недели.

— У вас все в порядке?

— Я направлялся не сюда и не думал здесь задерживаться, милостивая госпожа. Как долго ваше жилище находилось без присмотра?

— Ах, некоторое время. А почему вы спрашиваете?

— Все содержалось в порядке. Никакой пыли, ни единого пятнышка.

— Ах, мы не особенно заботимся о чистоте здесь.

— Ни плесенки, ничего, чтобы указывало на запустение.

— Не продолжайте, — сказала она. Мои замечания, видимо, не доставляли ей удовольствия.

— Я благодарен за приют, — сказал я, чтобы как-то завершить начатую тему.

— Не благодарите. — Ее голос почему-то стал озабоченным. — Нас охраняют солдаты.

— Почему?

— Там, на улице. — Она махнула рукой. — Снаружи. — Они охраняют вас?

— Подождите немного. — Ее палец искал пыль на сундучке. Пыли не было. Казалось, она размышляла над моими замечаниями. — Конечно, они держат нас под наблюдением. Но это не важно. — Она улыбнулась и дала мне возможность полюбоваться своими чудесными ровными зубами. Она говорила с убеждением, казалось, в надежде на то, что я понимаю и разделяю ее мнение, как если бы я был ее единомышленником.

Я смог только кивнуть.

— Я не могу вас удерживать, — продолжала она. — И вообще не могу никого задерживать. — Она прервалась. Ее темные глаза повлажнели и приобрели трагическое выражение. — Но вы здесь, и это хорошо…

Я отнесся к ее поведению спокойно, но все же с некоторым удивлением. Она говорила так, будто была неудачливой хозяйкой, задержавшейся в пути и после своего возвращения домой обнаружившей позабытого гостя.

Я произнес несколько избитых комплиментов о ее красоте и внешности. Она рассмеялась и восприняла их так, как любая женщина, которой подобные замечания уже надоели, и, возможно, даже неприятны. С таким типом женщин я был знаком. Она наверняка актриса, — подумал я, причем одна из искуснейших в этом холодном и трудном искусстве интеллектуального кокетства. Она показалась мне интересной и в плане состязания по поводу словесных сентенций.

— Вы обещали рассказать мне о хозяине замка, — напомнил я, — и почему в этой местности нет зверей.

— Все верно, — ответила она. — Действительно, их нет.

— Вы понимаете меня, милостивая госпожа, — сказал я доверительно, — но тем не менее не объяснили.

Ее тон сделался строже.

— Я пообещала вам объяснения, не так ли, мой господин?

— Вы совершенно правы.

— Так вот, объяснение перед вами.

Я никогда не относился к людям, которых удовлетворяют половинчатые ответы.

— Я солдат, милостивая госпожа, и держал путь отсюда на юг. Последовав за вами сюда, я удовлетворил вашу просьбу. Это произошло благодаря моему любопытству и вашему обещанию. Солдаты — нетерпеливая раса людей.

Мое замечание, видимо, подействовало на нее: она встряхнула длинными волосами, ниспадавшими темными водопадами ниже плеч. Ее слова вылетали быстро и отрывисто.

— Если говорить об отсутствии живых существ, то это значит, что любая свободная душа, какой бы маленькой она не была, жить здесь не может.

Объяснение опять не удовлетворило меня.

— Я не могу больше оставаться с вами, милостивая госпожа, — сказал я подчеркнуто официально. — Вы не хотите мне ничего объяснить. Я живу делами и результатами своих дел, поэтому могу понять и результаты дел других, но только при выяснении самого дела.

— Я не хотела вводить вас в заблуждение, господин. — Она двинулась было в мою сторону, но я сделал вид, что порываюсь уйти.

Я недоумевал.

— Что означают ваши слова о том, что здесь не может жить ни одна живая душа?

Она коротко усмехнулась.

— Ни одна из принадлежащих богу.

— Богу?! Принадлежащих? Но сам лес…

— Лес. — Она сделала нетерпеливый жест. — Лес находится на границе.

— Я все еще не понимаю.

Она взглянула на меня.

— Значит, и ваша душа тоже.

Я не был поклонником метафизики, меня раздражала ее недосказанность. Настолько абстрактная дискуссия не должна была продолжаться так долго.

— Вы хотели сказать, что эта местность опустела в результате какого-то рода чумы? Что в результате ее все звери и люди покинули округу?

Она не ответила.

Я продолжал:

— Каждый из ваших слуг болен. Может ли быть так, что они страдают какой-то формой проказы, которая существует только в этой местности?..

— Их души… — начала она снова.

Я прервал ее.

— Опять абстракции…

— Я пытаюсь вам объяснить, — сказала она.

— Милостивая госпожа, вы не даете мне объяснения.

— Я уже дала вам объяснение, как сама это понимаю. Довольно тяжело…

— Вы и вправду говорите о болезни? Или нет? Могу гарантировать, что если вы не скажете конкретно, я не останусь здесь ни на минуту, так как не буду знать, что мне угрожает.

— Как вам будет угодно, — сказала она.

— Существуют вещи, перед которыми я испытываю страх, но если дело касается чумы, то это именно то, чего я всегда опасался. С другой стороны, я верю в свою счастливую звезду, в то, что я везуч, так как до сих пор болезнь меня миновала, поэтому вы должны знать, что я не сойду с этого места, не узнав, что здесь происходит. Скажите мне. Вы имеете в виду болезнь?

— Ах, — вздохнула она, когда наконец стала понимать, про что я ее расспрашиваю. — Может быть и так, как вы говорите.

— Но вы совсем не согласны со мной. — Я сделал несколько шагов в ее сторону.

Она замолчала. Должен ли я предполагать, спросил я себя, что признаки тяжелейшего заболевания, которое поразило ее слуг, еще не проявились на нас, но скоро станут заметны. Предчувствие чего-то нехорошего закралось мне в душу.

— Как долго вы уже живете в этом замке? — спросил я.

— Я бываю здесь только наездами.

Этот ответ заставил меня подумать, что она, возможно, обезопасила себя от того, что я подозреваю. А раз она не беспокоится по этому поводу, то и мне не престало пороть горячку. Такие мысли меня успокоили.

Она села на кушетку. Солнечный свет струился через вставленный в оконную фрамугу витраж, изображавший Диану на охоте. Только теперь, впервые за все время пребывания в замке, я заметил, что здесь нет ни единого христианского символа — ни одного распятия, ни единого изображения Иисуса, никаких икон или фресок с изображениями святых. Статуи, декорации на настенных гобеленах и занавесях — все было языческим.