Андрей Столяров - Я - Мышиный король Страница 7

- Не ломай ему руку!..

- Дубина стоеросовая!..

Тут же за ограждением появился юноша с длинными волосами и, не долго думая, обхватил милиционера сзади, прикрепившись к нему, будто клещ, и всей тяжестью сковывая его движения.

Милиционеру теперь приходилось туго.

Тем более, что, подвигнутые примером юноши, несколько крепких мужчин из толпы тоже начали переваливаться за ограждение - извергая ругательства и явно намереваясь принять участие в драке.

Кефа и Борку, как куклы, были отброшены в сторону.

Ситуация становилась критической.

Видимо, поэтому четверо соседних милиционеров, до того момента, как истуканы, стоявших поодаль, ринулись, выхватывая дубинки, на помощь и, работая ими, а также ботинками и кулаками, энергично отшвырнули напирающую толпу обратно за ограждение - вместе с юношей и истерически всхлипывающим Крокодилом.

Заняло это, наверное, не больше десятка секунд.

Тем не менее, даже такого короткого промежутка времени оказалось достаточно: в оцеплении, пересекающем площадь, образовалась солидная брешь, и в нее, совершенно беззвучно, как тень, огибающая любые предметы, словно выстреленный из пушки, устремился невесть откуда взявшийся человек в грязно-сером брезентовом рабочем комбинезоне.

Он был собранный, невысокий, весь как будто летящий к невидимой, но прекрасной цели, тренированное тело его с легкостью птицы преодолевало препятствия: вот он, как при беге с барьерами, распластавшись по воздуху, перепрыгнул через еще одно, внутреннее ограждение, которое его ни на секунду не задержало, вот он, точно опытный, хладнокровный футбольный игрок увернулся от двух гвардейцев, ринувшихся ему навстречу, вот он быстрым клубком покатился по мостовой, всетаки, вероятно, зацепленный по ноге, брошенной издалека милицейской дубинкой, но, однако, тут же вскочил и как будто с новыми силами помчался к трибуне. Казалось, не было никакой реальной возможности остановить его, он летел без оглядки, словно и в самом деле выброшенный из дула орудия, и даже когда почетная караульная рота, видимо, подготовленная к таким ситуациям и поэтому отреагировавшая достаточно быстро, вдруг рассыпалась, а затем стеной сомкнулась вокруг него, то он не исчез бесследно в этом непробиваемом тройном заслоне, а как будто срикошетировав от него, взвился вверх, баскетбольным прыжком выплескиваясь над головами, и действительно, как умелый баскетболист, окруженный командой противника, длинным точным движением правой руки выбросил по направлению к Нашему Покровителю нечто вроде квадратной жестянки - вдруг вознесшейся к небу и тусклыми, масляными боками блеснувшей на солнце.

Ужасающий тихий полет ее длился, казалось, целую вечность.

Но, наверное, в самый последний момент человека этого все же ударили по предплечью, потому что жестянка, лениво переворачиваясь, полетела не точно на Нашего Покровителя, который, немного попятился, а несколько в сторону и поэтому, прочертив в хрупком воздухе неторопливую сверкающую дугу, неожиданно брякнулась прямо на капот рванувшейся куда-то назад машины.

Харкнул медный огонь, и заклубилось над покореженностью металла ватное облако взрыва.

Мощный ударный раскат пронесся по площади.

Разом сдернуло флаги и мохнатые черные папахи гвардейцев.

Завопили ошеломленные птицы.

Все это было невероятно красиво: строгая, вдруг оказавшаяся в тени громада Дворца, солнце, как нарочно, пробившееся сквозь туман и позолотившее дымку, красные, блистающие позументами, праздничные, многочисленные мундиры, и, наконец, сам разрыв - огнеглазый и распускающийся жаркими лепестками.

Точно он и являлся причиной сегодняшнего великолепия.

Кеф и Борка повизгивали от восторга.

И они совершенно не испугались, когда из дворцовых ворот, взбудораженный грохотом взрыва и дикими криками, растопырясь и выставляя перед собой частокол автоматов, брызнул на полусогнутых ногах взвод охраны и, не разбираясь ни в чем, ни на мгновение не задерживаясь, ошалело перекрестил все пространство надрывными паническими очередями.

Это было действительно здорово!

Стреляли, скорее всего, поверх голов, но в толпе, которая на мгновение оцепенела от неожиданности, этого, конечно, не знали: студень слипшихся тел начал медленно и мучительно колыхаться - раздавались проклятия, Кефа и Борку толкали, скрыться от ворочающейся тесноты было некуда, но среди этого колыхания, среди воплей и жутких перекошенных физиономий стали вдруг образовываться нелепо-пустые участки, словно люди в сердцевине толпы, падая друг на друга, таяли и растворялись, причем, области растворения стремительно увеличивались в размерах, а когда караульная рота, опомнившись наконец, и, наверное, уже нейтрализовав, как положено, человека в комбинезоне, угрожающе сомкнула свои ряды и, навесив оглушительный залп из ружей, которые только казались допотопными, а на самом деле представляли собой современные автоматические карабины, выставив начищенные багинеты, мерной поступью двинулась от дворца по направлению к проспекту Повешенных, то противостоять ей было уже, фактически, некому: светлое, раскинувшееся перед Дворцом пространство совсем опустело, лишь тащились, переворачиваясь на плоских камнях, обрывки бумаги, да пестрели - раздавленные при бегстве хлопушки и раскидаи.

Почему-то было очень много опилок.

А почти на границе прогулочной части площади, там, где плоский декоративный камень заканчивался, меняясь на асфальтовое покрытие, в угловатой, как будто с вывихнутыми суставами позе, будто жук-пловунец, неподвижно лежала, по-видимому, пожилая усталая женщина, и из треснувшего, как арбуз, затылка ее ручейком высыпались на камень латунные оси и шестеренки.

Словно из разбитого лопнувшего механизма будильника.

И совсем довершая сходство, торчала сквозь трещину в шее освободившаяся пружина.

Нет, это было просто великолепно!

- Э т о... - волнуясь от нахлынувших чувств, проскрипел Борка.

И очнувшийся Кеф, непрозрачные пластиковые глаза которого, точно бусины, были пришиты на плюшевой морде, повернулся и тоже взволнованно подтвердил:

- Э т о...

А затем вслед за Кефом неловко присел и, покряхтывая от напряжения, звериными толстыми пальцами, где обрубки когтей заплывали фиолетовым мясом, принялся собирать эти оси и шестеренки и ссыпать их, по мере накапливания, в карман брезентовой куртки.

Он даже посапывал наслаждения - ощущая их твердую приятную тяжесть.

Так что все это было и в самом деле великолепно.

Только теперь перед ними расстилалась не площадь, а широкий безлюдный проспект, уходящий домами куда-то за край горизонта: с проводов над проезжей частью его свешивались гирлянды и флаги, и, как стадо гиппопотамов, томились на повороте брошенные троллейбусы.