Алексей Ефимов - Последние ворота Тьмы Страница 7

А за ними высилась невыразимо огромная цилиндрическая башня из монолитной, ржаво-коричневой стали; сначала она показалась ему столбом дыма. Стопка тонких, расширявшихся кверху дисков увенчивала её; их зубцы кончались длинными горизонтальными остриями, теряясь в редких вечерних тучах. Даже отсюда был виден бетонный усеченный конус фундамента башни, тоже зазубренный сверху. Двадцатиэтажные дома на его фоне казались игрушечными.

— Нам, кажется, туда, — сказал Лэйми. — Я узнал её. Это — Башня Молчания.

— А что там?

— Там — всё. Реальности, в которых ты хотел бы жить. Во всяком случае, самые похожие на наши мечты из числа существующих. Точнее, пути в них. Скажем, если ты желаешь небытия, то войдя туда, ты исчезнешь. Совсем. Я всю жизнь мечтал попасть в это место…

Охэйо удивленно посмотрел на него — Лэйми ещё в Хониаре рассказывал ему о Башне, но тогда он не воспринимал это всерьез. Её построили здесь Древние, их великие предки, ещё до того, как им удалось освободить человечество из плена Первичного Мира, основать Джангр и десятки тысяч других космических империй, чтобы люди могли выбирать себе Реальности, в которых хотят жить. Но число их, хотя и очень большое, было всё же ограничено разнообразием отведенного им искусственного мироздания. Странно было, что это древнее — ему было не менее трех тысяч лет — сооружение ещё существует и действует. А может быть, и нет, учитывая, КТО его создал.

— Мы пойдем туда, но не сейчас, — сказал уставший от плавания Лэйми. — Я бы хотел пожить здесь. По крайней мере, какое-то время.

Аннит задумчиво покосился на него. По случаю прибытия он нарядился в свою зеленую куртку, туго перетянутую зеленым же кожаным поясом. Эта куртка, с её накладными карманами и украшениями из витых и плетеных жгутов, смотрелась совсем неплохо — а сам Охэйо и того лучше. Его бледная физиономия очень выделялась, впрочем, на фоне загорелых лиц жителей Лерики. Лэйми с удовольствием подумал, что его смуглое лицо привлекает гораздо меньше любопытных взглядов. К тому же, ни у кого здесь он не замечал зеленых, как у Охэйо, глаз — но, если на то пошло, то и своих, синих, тоже. Иностранцы в Исходном Мире, который простирался во все стороны на миллионы миль и который населяли миллионы народов, были делом обычным, но всё же… всё же…

Когда корабль входил в порт, они молчали. Медленно гаснувший закат теперь казался Лэйми картой какой-то невероятной страны — он стоял над озером, словно бесконечно высокая стена, бросая текучие блики на темную воду затона. Над его десятиметровыми бетонными стенами торчали древние корявые деревья и железные крыши розоватых двухэтажных домов. Лэйми уже много раз видел этот порт во сне и понимал, что не задержится тут надолго. От этого всё вокруг представлялось ему каким-то игрушечным.

С удовольствием оставив надоевший и пропахший дешевыми духами теплоход, они поднялись на мощеную гранитом длинную площадь, похожую на бульвар. Свет розовеющего за их спинами заката отблескивал на полированной стали вогнутой причальной колоннады. Миновав её, Лэйми словно наяву вступил в сон. Здесь не было заметно и следа царившей в Хониаре лени, — напротив, везде бурлило беспорядочное, быть может, не вполне здоровое возбуждение. Площадь не освещались, — вечер был ещё достаточно светлым — но выглядела очень опрятно и была полна красиво одетых людей. Из окружавшей её густой темной зелени выступали белые двухэтажные здания с портиками и колоннами. Всё это уже было знакомо ему по книгам хониарских сновидцев. А, между тем, никто из их предков не бывал в Пауломе — даже и не подозревал о её существовании. Так что наследственная память тут ни при чем. Значит, Зеркало. Скорее всего, Зеркало…

А что, если и другие истории Вторичного Мира, собранные в ныне исчезнувшей Библиотеке Хониара, тоже — правда? В какой-то мере?

Лэйми поёжился. Да, это были очень интересные истории — о Перекидывающихся, тварях, которые принимали вид людей и пожирали их; о Подземных Течениях, которые разламывали земную твердь на куски, несомые, словно льдины в ледоход; о пылающей Блуждающей Звезде, которая затягивала в свою бездонную утробу всё, что не было прикреплено к земной поверхности; об ураганах, сносивших целые города; о революциях, войнах, палачах и лагерях смерти. Читать про всё это было очень занятно. Но вот стать жертвой подобного…

Он поделился своими мыслями с Охэйо. Тот подумал.

— Такое вполне может быть. Реальность Исходного Мира подвижна, как сон. Реки из тверди вполне возможны здесь, где слой пород довольно тонок, а основа едва ли состоит из физической материи. А войны, революции и палачи случаются и без таких хитростей…

Он помолчал и добавил:

— Знаешь, когда Эвергет выбросил нас сюда, наши шансы выжить были равны нулю. Двигатель «Прелести» не мог здесь работать — а ведь мы почти не падали. Мы вполне могли оказаться в безвоздушном пространстве. Или посреди моря. Или просто в таком диком месте, где умерли бы с голоду. А между тем, мы здесь, где понимают наш язык и терпимо относятся к чужестранцам. В случайности я не верю…

— Ты хочешь сказать, что ОНИ… то есть, создатели этого места…

— Мааналэйса. Мне кажется, что так называется эта… конструкция. Мааналэйса.

— Что они знают о нас и даже помогли?

— Знают — да. Едва ли здесь можно проходить сквозь пространство без их ведома. А вот насчет «помочь»… Если они за ничтожное мгновение поняли, кто мы и направили нас туда, где мы могли выжить, то могли бы и понять, что нам надо.

Он посмотрел вверх, в пустую бесконечность неба.

— Я сомневаюсь, что за нами следят, по крайней мере, сейчас. Едва ли мы им интересны. Спасти от смерти двух любопытных зверушек — пожалуйста. А вот говорить с ними… О чем? Что ж, я постараюсь их переубедить…

Лэйми не был в этом уверен, однако кивнул.

— Ну, и куда мы пойдем дальше? — спросил Охэйо примерно через минуту.

Лэйми подумал.

— В любое место, где нас встретят с радостью, ты не против? Я думаю, лучше всего нам будет найти ближайший филиал Инициативы.

Из своих снов и историй Вторичного Мира он кое-что знал об этом обществе независимой молодежи. Они уходили от родителей и жили совместно, за счет того, что могли заработать сами. Инициатива всячески поощряла творчество; любые отношения, считавшиеся недружескими, в ней безжалостно искоренялись — вплоть до изгнания. В общем, выбор казался совсем неплохим.