Павел Амнуэль - Дорога на Элинор Страница 7

Ну и ладно. Может, он один такой — пишет, не думая, а может, на самом деле, у него эти два процесса разделены: сначала думает, а потом пишет. Долго создает сюжет, конструирует героев, распределяет роли, даже репетирует с персонажами, как режиссер в театре, чтобы каждый действовал по плану, слушал партнера и умирал не тогда, когда ему заблагорассудится, а когда в него выстрелят или сунут нож под лопатку. Написав первую строчку будущего романа, Терехов точно представлял, как все закончится. Не знал только конкретных слов, описывающих уже известные ему события. А слова… Что слова? Слова — не мысли, почему бы им не сыпаться на лист из темного мешка подсознания и не распределяться так, как уже задумано?

Записанные Сергеем программы работали нормально, тексты Терехов перенес с дискет на «винчестер», недоставало только последнего романа, он даже решил попросить Варвару, чтобы она переслала ему файл электронной почтой, но все забывал, не к спеху это было — Терехов активно отдыхал, перечитывал собственные опусы, смотрел по телевизору сериалы, гулял и о Варваре вспоминал обычно ближе к вечеру, когда звонить в издательство было поздно.

По вечерам он ездил к Маргарите в Кунцево, и они неплохо проводили время, хотя раньше, много лет назад, когда Терехов еще был женатым мужчиной, встречи их, пусть даже более редкие, были совсем другими — возвышенными, страстными, по-настоящему нежными, но после того, как он ушел от Алены, у Терехова и с Маргаритой что-то разладилось. Они никогда не говорили на опасную для обоих тему, но страсть почему-то ушла, да и нежности в их отношениях было теперь не больше, чем в мексиканских сериалах. Маргарита работала в фирме по ремонту осветительных приборов, сидела на приеме, домой приходила взвинченная, потому что клиент, ясное дело, попадался всякий, а теперь время такое — с каждым нужно по-особому, даже явным психам приходится идти навстречу, к вечеру Маргарита валилась с ног, иногда и на Терехова кричала, хотя сразу остывала, просила прощения и после таких вспышек в постели была особенно внимательна к его мужским желаниям.

На ночь у Маргариты Терехов не оставался ни разу — так повелось еще во времена Алены, а потом они не стали ничего менять, Терехов привык вставать рано, а Маргарита раньше восьми не просыпалась, ей и в восемь — под резкий звон будильника — с трудом удавалось открыть глаза, она была сова, потому и на работу устроилась, чтобы приходить к десяти. Засыпала Маргарита за полночь, и Терехова раздражал свет ночника. Дома ему было лучше, спокойнее, почему-то даже надежнее.

Недели через две после странного происшествия в метро позвонила Варвара и сообщила, что готова первая корректура и хорошо бы Владимиру Эрнстовичу приехать в редакцию завтра, желательно сразу после обеда, они бы все вычитали, и он бы посмотрел макет обложки, женщина-оборотень выглядит очень неплохо и сексуально.

Какая женщина-оборотень? — удивился Терехов, но вслух не спросил, он хорошо знал фантазию издательских художников, на обложке первого его романа они изобразили неземную планету с красным небом, хотя действие происходило, естественно, в России, и Наташа из художественного отдела даже говорить не хотела, откуда появилась странная картинка. «Читатель это любит», — вот и все объяснение. Завтра погляжу, что они там еще учудили, — решил Терехов.

Варвара, должно быть, поругалась с женихом. Она сидела за своим столом надутая, папки с распечатками рукописей были отодвинуты в дальний угол, к окну, Варя нервно вертела в пальцах авторучку и на приветствие Терехова ответила небрежно, будто он был не постоянным автором, а случайным посетителем, которого лучше сразу послать подальше, иначе придется потом возиться с глупой графоманской тягомотиной, а жизнь коротка, и зарплата маленькая.

Терехов присел на стул напротив Варвары, хотел было спросить о самочувствии и о том, не случилось ли с ней какой-нибудь неприятности, но сидевшая за соседним столом Инга Воропаева, редактор старой еще, советской школы, сделала ему предупреждающий знак, и Терехов ничего спрашивать не стал, сидел спокойно, дожидался, пока Варвара обратит на него свое не очень сегодня благосклонное внимание.

— Собственно, Владимир Эрнстович, — сказала Варвара, не поднимая головы, — вам не ко мне, а к Дине. В соседнюю комнату.

— Да-да, конечно, — облегченно вздохнул Терехов и, подняв злосчастный «дипломат», который он после происшествия в метро держал крепче, чем иные спортсмены выигранный в упорной борьбе хрустальный кубок, направился в корректорскую, где Дина Львовна, прекрасно с ним знакомая по работе с двумя последними книгами, встретила Терехова улыбкой, призывным взглядом и словами, приведшими его в совершенно уже полное недоумение:

— Ой, Владимир Эрнстович, вы просто фурор совершили. Не ожидала от вас. Раньше вы гораздо проще писали, а теперь такой сложный текст! Некоторые слова я даже в словаре не нашла. Вот на двадцать третьей странице — «камбанилла». Через «б» или все-таки через «п»?

— Камбанилла? — переспросил Терехов, глядя на текст, расположенный к нему вверх ногами. — Вы уверены, что ни с кем меня не путаете, Дина Львовна?

— Ой, Владимир Эрнстович, с кем вас можно спутать? — проворковала Дина. — Разве с Приговым?

Сравнение с поэтом-постмодернистом не вызвало у Терехова положительных эмоций, такую литературу он не любил, не понимал и, тем более, не мог написать ничего в подобном духе, даже если бы вдруг сильно этого захотел.

— Вот, — Дина наконец повернула распечатку, чтобы Терехов мог прочитать подчеркнутые ею на странице места. Придвинув к себе листы, он прочел с возраставшим ощущением паники:

«Левия была настигнута врасплох этим проявлением чувственности у старого бонвивана, отступила к камбанилле, прислонилась спиной к жаркой шероховатой поверхности и закрыла глаза, уйдя не в себя, а в тот мир, который бурлил в ней, пенился и искал выхода».

— Э-э… — промямлил Терехов, — это не мое, извините.

— Что значит — не ваше? — захлопала глазами Дина и вытянула из-под горки бумаги титульную страницу. — Не ваше?

— «Владимир Терехов, — прочитал он вслух. — Вторжение в Элинор».

— Но моя вещь, — сказал Терехов, — называется «Смерть, как видимость».

— Да? — улыбнулась Дина. — Но это ваша фамилия, Владимир Эрнстович!

— Моя, но… Откуда вы взяли этот текст?

— Ну… — забеспокоилась Дина. — Варя дала. Сняла с вашего диска. А диск вы принесли сами, это при мне происходило, у вас тогда еще какая-то история была с «дипломатом». Вот с этим, — она показала на стоявший у ног Терехова «дипломат», будто он мог подтвердить ее слова.