Эдгар Берроуз - Пираты Венеры Страница 7

Следующий день был наиболее удручающим в моей жизни. Кажется, нужно быть на вершине самовлюбленности, чтобы описывать свою жизнь на фоне изумительных космических сил, которые поглотили ее, но у меня это единственная жизнь, и я люблю ее. Мне все более грозным казался момент, когда эти космические силы потушат ее (мою жизнь), как слабый мерцающий в космическом мраке огонек. Лучше я буду любить ее и бороться за нее, дюйм за дюймом удлиняя отведенное мне судьбой время.

В конце второго дня стало абсолютно ясно, что я избежал притяжения Земли. Не могу не сказать, что это открытие подняло мне настроение. Я был бы счастлив вернуться на Землю, ведь мой план путешествия на Марс рухнул. Если я рассчитывал безопасно опуститься на Марс, то существовала возможность и приземлиться. Но была и другая причина, которая заставила меня думать о возвращении. Солнце! Мысль о нем вспыхнула молнией, ужасная мысль. Я несся прямо к нему. В его могучих объятиях ничто не могло повлиять на мою судьбу — я погибну. В течение месяца я ждал неизбежного конца — погружения в эту пылающую печь. Печь — неподходящее слово, чтобы выразить солнечную температуру, которая, как считают, в центре светила достигает 30–60 миллионов градусов — факт, который меня не слишком беспокоил, так как я не рассчитывал достичь центра.

Скучно тянулись дни, или, точнее сказать, долгая ночь — здесь не было дней, разве что в счете проходящих часов, который я вел с момента старта, отмечая предполагаемые дневные и ночные периоды. Я много читал. Записи в судовом журнале делал нерегулярно. Зачем описывать то, что вскоре будет поглощено Солнцем? И такое настроение у меня было чаще всего.

Я экспериментировал на камбузе, изобретал разнообразные кушанья. Я много ел — это помогало тянуть время, и был счастлив своими обедами, как-то интеллектуально обеднев перед грядущей и неизбежной катастрофой.

На тринадцатый день я наблюдал за космосом впереди и вдруг увидел великолепный сверкающий полумесяц справа по корпусу. Не могу не признаться, что я уже не слишком интересовался разного рода видами — через семьдесят дней я буду на Солнце. Задолго до этого, однако, меня убьет его жара. Конец быстро приближался.

Глава 3

Падение на Венеру

Психологический эффект таких переживаний, как те, через которые я прошел, был предельно силен, хотя он не мог быть ни взвешен, ни измерен. В моем сознании все еще бродили смутные надежды. В течение тридцати дней я мчался один через космос к своему уничтожению, в результате которого, вероятно, не останется даже единого атома, составляющего мое тело. Так как приближение смерти я переживал в глубоком одиночестве, чувства мои притупились, что, несомненно, является мудрой предосторожностью матери-природы.

Даже уверенность, что грандиозный блестящий мир, маячивший с правого борта — Венера, не слишком возбудила мое любопытство и не заинтересовала меня. Что из того, что я приблизился к Венере больше, чем любой другой человек за всю историю цивилизации! Это ничего, по существу, не значило и не меняло моего катастрофического положения.

Даже если бы я увидел самого Бога, это ничего бы не изменило. Вполне очевидно, что цена того, что я вижу, измерима только космонавтами последующих экспедиций, а им еще не скоро предоставится возможность повторить мой полет. Все, что попадало в мое поле зрения, цены не имело, так как я никогда не смогу рассказать об увиденном на Земле.

Тем не менее, больше для того, чтобы убить время, чем из-за какого-то практического интереса, я начал кое-какие грубые расчеты. Они показали, что я нахожусь примерно в восьмистах шестидесяти трех тысячах милях от орбиты Венеры и что я пересеку ее через двадцать четыре часа. Я не мог, однако, вычислить точное расстояние до планеты. Я только знал, что она кажется близкой. Говоря «близко», я имею в виду «относительно близко». Земля в двадцати восьми миллионах, так что такой большой объект, как Венера, на дистанции одного-двух миллионов миль казался совсем близким.

Так как Венера движется по своей орбите со скоростью около двадцати двух миль в секунду, или миллион шестьсот тысяч миль в земной день, казалось очевидным, что она пересечет мой путь в течение следующих суток.

Мне пришло в голову, что, проходя рядом с Венерой, моя ракета неизбежно изменит курс под воздействием сил гравитации планеты и я буду спасен от падения на Солнце, но я знал, что надежды тщетны. Несомненно, курс моей ракеты будет изменен, но Солнце не откажется от своей добычи. С этими мыслями ко мне вернулась апатия, и я потерял всякий интерес к Венере.

Выбрав книгу, я лег на койку почитать. Кабина была ярко освещена. Я не жалел электричества, так как имел ресурсы для его выработки еще в течение одиннадцати месяцев, но в нем нуждаться не буду уже через несколько недель. Так зачем же я буду скупиться?

Я читал несколько часов, но чтение в кровати меня всегда усыпляет, и в конце концов я сдался.

Когда я проснулся, то несколько минут лежал в роскошной бездеятельности. Я мчался к гибели со скоростью тридцати шести миль в минуту, но сам был почти неподвижен. Я вспомнил прекрасное зрелище, которое представила мне Венера, когда я в последний раз наблюдал за ней, и решил еще раз полюбоваться на нее. Вяло потянувшись, я поднялся и шагнул к одному из иллюминаторов правого борта.

Картина, вставленная в эту круглую раму, была великолепна. По-видимому, менее чем в половине того расстояния, что было раньше, и вдвое больше по величине, маячила Венера, очерченная ореолом света — Солнца, находящегося за ней. Оно освещало ее облачную оболочку и зажигало ярчайшим огнем тонкое кольцо вокруг планеты — и все это было рядом.

Я посмотрел на часы. С момента, когда я впервые заметил планету, прошло двадцать часов, и теперь, наконец, я заволновался. Ракета прошла половину пути, отделявшего ее от орбиты в то время. Столкновение было возможно. Казалось даже, что меня швыряет на поверхность этого негостеприимного мира. Ну и что из этого? Разве я уже не погиб? Какая разница для меня, если конец придет на несколько недель раньше, чем ожидалось. Но несмотря на это, я был взволнован. Не скажу, что я боялся. Я не боялся, мысленно подготовив себя к неизбежном концу. Что я теряю, если мать моя умерла? Но теперь уже великое событие забрезжило совсем рядом, так близко, что я был переполнен ожиданием его и придавлен величием совершавшегося. Что же будет?

Проходили бесконечные часы. Время тянулись необычайно медленно. Мне, несмотря на привычку думать об огромных скоростях, казалось неправдоподобным, что ракета и Венера мчатся к одной и той же точке пространства с такой непостижимой быстротой: одна со скоростью тридцати шести тысяч миль в час, другая — двадцать две мили в секунду.