Наталья Соколова - Пришедший оттуда Страница 7

- Господи! Как долго... Зачем я только все это затеяла? И потихоньку от стариков. Простить себе не могу. Подумаешь, ямочка, какая важность. Жду, жду, и мне все кажется: с вами там что-то ужасное делают. Что-то с Мальчиком... Дай-ка мне его сюда. Ах, Юрка, ты не знаешь, как это хорошо, что вот мы все трое вместе, просто вместе...

- М?

- Мгм.

- Он же тяжеленный.

- Нет, мне приятно. - Майка засмеялась. - Он такой бархатный... теплый. И откуда они только такие берутся?

Она вполголоса стала читать стихи.

...Не разучимся мы никогда

(Хорошо нам живется иль худо)

Сожалеть об ушедших туда,

Удивляться пришедшим оттуда.

- Чьи это стихи? - спросил я.

- Не знаю. Не помню. Кто-то прочел при мне... - Майка спохватилась: - А что, собственно, он тебе предлагал, этот частник? Что собирался делать?

Я объяснил.

- Ты с ума сошел! - вскинулась Майка. - Нашему Мальчику другую головку? Он же вылитый ты. Совершенно твои глаза - такого же мышиного цвета. Я только хотела немножко подправить, совсем немножко... Но чтобы менять лицо? Чтоб мой ребенок был не мой, а какой-то чужой красивый ребенок? Ну, знаешь!

Попался навстречу старичок из гарантийной мастерской. Было странно видеть его без окошка, в котором ему надлежало сидеть. Он признал меня, сказал, что Мальчик очень вырос, но особенно интересовался здоровьем тещи, которую называл: "Ну, вон та приятная гражданочка - та самая". Сообщил Майке, выпятив грудь, что сражается за новую систему оплаты - чтобы давали премиальные с учетом срока от одного ремонта до следующего. После частника он показался мне удивительно, просто на редкость симпатичным, этот седенький рыцарь ремонтного дела.

- Передайте привет... ну, вон той приятной гражданочке, той самой... Старичок зашагал дальше, вытянув шею вперед, как будто неся перед собой незримый образ своего привычного окошка и высовываясь из него, чтобы получше разглядеть дома и троллейбусы.

Я все-таки забрал у Майки Мальчика - он был невозможно тяжелый в своей бархатной шубейке, обернутый парадным атласным одеялом.

Мальчик стал безобразничать - стаскивать с меня очки, что очень любил делать. (Он вообще проявлял редкие способности к непослушанию и в этом смысле обещал пойти далеко.) Потом двумя согнутыми пальцами - костяшками пальцев - крепко и больно ухватил меня за нос и не хотел отпускать. Наконец угомонился, притих. Маленькие озорные глазки его выпучились, стали сонными, стеклянными.

Майка просунула холодную руку ко мне в рукав.

- Юр!

- М?

- Я хочу тебе кое-что сказать. Помнишь, когда ключ повернулся? Маленький ключ, в Мальчике. Это он не сам повернулся. Это я его повернула. Понимаешь, дело было вечером... я когда его укладывала спать... Ну, он посмотрел на меня своими мышиными глазками, и так это грустно... Как хочешь, я не могла.

Мальчик спал, приткнувшись на моем плече, ровно дыша мне в шею.

Начались нелады с голосом. Голос у Мальчика оказался хрипловатым, как говорил сосед Василий Андреевич - "бандитским". А иногда он вовсе пресекался - Мальчик шевелил губами, а звука не было. Как в испорченном кино.

Гоша очень этим заинтересовался. Заставлял Мальчика по команде широко открывать рот, с понимающим видом качал головой.

- Тут надо кого-то по части радио или телевидения. Конечно, я бы мог и сам поковыряться, но разве Майка позволит? А я прилично разбираюсь в схемах.

Я решил пригласить Эдика.

Эдик у нас в институте занимался отладкой и ремонтом всякой аппаратуры, тонких и сложных приборов. Про него говорили так: "Его рука пролезает в такое отверстие, куда она физически пролезть не может". Эдик ездил на мотоцикле, им лично перестроенном и оборудованном, а мечтал о машине. У него был магнитофон "Днепр" со всякими усовершенствованиями, и он собрал для себя карманный радиоприемник на триодах размером с папиросную коробку. Одевался он с шиком - какой-то особенный прозрачный плащ, нейлоновая куртка с деревянными пуговицами, короткое, очень мохнатое пальто с поясом, который завязывался, как на купальном халате. Когда мы, случалось, выходили вместе из института, каждому встречному, наверное, было ясно, что Эдик - восходящее научное светило, а я, в моем долгополом пальто, со старомодным потертым портфелем, скорее всего счетовод ЖКО.

Эдик был не женат, это очень волновало наших секретарш и лаборанток. Знакомясь с девушкой где-нибудь на стороне, непременно сообщал ей, что он студент четвертого курса. На самом деле блестящий Эдик не пошел дальше седьмого класса - грамотность подвела, да и другие предметы тоже хромали. Вернувшись из армии, он все собирался поступить в вечернюю школу, но так и не собрался - хотя мы все очень его подбадривали, пробовали даже с ним заниматься.

Когда я вошел к Эдику, он, насвистывая, с холодным сосредоточенным лицом разбирал маленькую блестящую штуковину, которая вся умещалась у него на ладони. Крошечные винтики и кружочки в идеальном порядке были разложены по каким-то баночкам и блюдечкам.

- Минуточку! Только кончу, - сказал Эдик. - Нельзя прерывать.

Он еще с полчаса насвистывал, сосредоточенно возясь со всей этой мелочью. Потом накрыл баночки и блюдечки специальными, хорошо пригнанными крышками, вымыл руки. Лицо его, до этого строгое, изменилось: губы тронула небрежная улыбочка, левый глаз прищурился.

- Зачем пожаловали, Юрий Николаевич? Насчет билетов на хоккей? - Он у нас распределял эти билеты. - И вас, значит, пробрало?

Выслушав про Мальчика, Эдик стал серьезным.

- Приду. В субботу. Нет, в субботу у меня свиданка. Тогда на той неделе... Меня, правда, рвут на части, халтур этих полным-полно. Вон у декана пишущая машинка, шрифт сменить, шесть месяцев человек просит. А у Зинаиды Михалны, профессорши, отказал вертящийся табурет, ну, который при рояле...

Я выдавил из себя то, что полагается говорить в таких случаях:

- Что касается материальной стороны вопроса... сколько скажете...

Эдик махнул рукой:

- Деньги деньгами, это уж само собой, без этого нельзя. А приду я из уважения к вам, Юрий Николаевич. Не забыл, как вы меня по алгебре хотели натаскивать... А если в понедельник? Нет, в понедельник у меня вечерушка. Жизнь бьет ключом - по голове! - жизнерадостно сострил Эдик. - Ладно, давайте во вторник.

Эдик пришел вечером, с маленьким, но удивительно тяжелым чемоданчиком. Тещу он сразу оценил очень высоко:

- Чудесная женщина. Домовитая. Теперь таких больше не выделывают. Теперь у них на уме - аты, баты, полуфабрикаты и круглосуточный детсад.

Мальчик встретил его как старого знакомого, зашлепал к нему через всю комнату (он не так давно начал ходить). Забрался на колени и долго ахал и цокал, онемев от восторга, - уж больно ему понравился золотой зуб, сверкавший у Эдика во рту.