Роберт Силверберг - Сын человеческий Страница 7

– Я думал, существует лишь один язык, – говорит он. – Что вы говорите?

Сфероид снова говорит, очевидно повторяя фразу, его слова звучат более отчетливо, но Клей все еще не понимает.

– Меня зовут Клей, – он выдавливает из себя улыбку. – Я не знаю, как попал сюда. Я не знаю, как попали сюда вы, но может быть, я вас случайно позвал.

Помолчав немного, сфероид неразборчиво отвечает.

– Извините, – говорит Клей. – Я слишком примитивен. Я не понимаю.

Внезапно сфероид становится темно-зеленым. Его поверхность покрывается рябью и дрожит. Появляется и исчезает нить блестящих глаз. Клей ощущает, словно холодные пальцы проскальзывают сквозь лоб и ощупывают полушария его мозга. В одно касание он принимает душу сфероида и понимает, что он произносит: "Я цивилизованное человеческое существо, обитатель планеты Земля, который выдернут из соответствующего окружения непреодолимыми силами и принесен сюда. Я одинок и несчастлив. Я бы вернулся к своим.

Умоляю тебя, помоги мне во имя гуманизма!" Сфероид оседает в своей клетке, он очевидно изнемогает. Его очертания становятся асимметричными и цвет меняется к бледно-желтому.

– Кажется, я понял, что вы имеете в виду, – говорит Клей. – Но как я могу вам помочь? Я и сам жертва временной ловушки. Я человек зари цивилизации. Я разделяю ваше одиночество и несчастье, я так же потерян, как и вы.

Сфероид поблескивает оранжевым.

– Вы понимаете меня? – спрашивает Клей. Ответа нет. Клей приходит к заключению, что это существо, которое зовет себя человеком, хотя и чужое по форме, должно быть, прибыло из еще более отдаленного времени, из будущего расы Хенмера. Это подсказывает логика эволюции. У Хенмера есть, по крайней мере, руки, ноги, голова, глаза и половые органы. Так же устроены и козлоподобные твари, чья эра лежит где-то между эрами Клея и Хенмера. Но это существо, совершенно лишенное конечностей, всяких признаков человека, конечно же является последней версией. Клей чувствует свою вину в том, что сфероид оторвался от своих из-за его провалившейся попытки воспарить, но чувствует и гордость за то, что он сумел сделать этакое, хоть и ненамеренно. Какой восторг встретить кого-то еще более смущенного и подавленного, чем он сам.

– Возможно ли между нами общение? – спрашивает он. – Возможно ли перепрыгнуть этот барьер? Смотри: я подойду ближе. Я открываю свой разум так широко, как могу. Прости мне мои недостатки. Я из эпохи позвоночных.

Держу пари, что к питекантропам я ближе, чем к тебе. Поговори со мной.

Donde esta el telefono?

Сфероид снова принял свой первоначальный розовый оттенок. Он устало предложил Клею картинку: город широких площадей и сверкающих башен, по прекрасным улицам которого движутся толпы розовых сфероидов, каждый в своей блестящей клетке. Фонтаны посылают в небеса каскады воды. Крутятся и мелькают разноцветные огни. Сфероиды встречаются, обмениваются приветствиями, выдвигают сквозь прутья клетки выросты протоплазмы, словно жмут руки. Наступает ночь. В небе светит Луна. Как им удалось восстановить ее? Он рассматривает любимые очертания. Скользя, словно объектив камеры, он проникает в сад. Здесь растут розы. Желтые тюльпаны. Вот нарциссы и жонкили и голубые гиацинты с тяжелыми соцветиями. Вот дерево со знакомыми листьями, еще и еще. Дуб. Клен. Береза. Значит, они любители древностей: эти трясущиеся гигантские груды мяса для собственного удовольствия восстановили старую Землю. Изображение колеблется и идет волнами. Клей понимает, что сделал неверные выводы. Может сфероиды обитают не в отдаленном будущем? Может, они близкие потомки человека? Изображение возвращается. Сфероид кажется оживает, говоря Клею, что он на верном пути.

Да. Кто они человечество, удаленное на пять, десять, двадцать тысяч лет от времени Клея, когда еще существуют дубы, тюльпаны, гиацинты и Луна? Да. А где же логика эволюции? Нет. Человек изменил свою форму ради удовольствия.

Это его фаза овального сфероида. Позже он станет мерзким козлом. Еще позже Хенмером. Мы все пойманы в ловушку времени.

– Сын мой, – произносит Клей. (Дочь? Племянница? Племянник?) Он импульсивно пытается просунуть руки сквозь прутья решетки, чтобы обнять сфероид, но получает толчок, отбросивший его на несколько метров. Он лежит там, оглушенный, и какое-то растение протягивает усики к его бедрам. Постепенно силы возвращаются к нему.

– Прости, – шепчет он, приближаясь к клетке. – Я не хотел вторгаться к тебе. Я предлагал дружбу.

Сфероид сейчас темно-янтарный. Цвет ярости? Страха? Нет: извинения.

Разум Клея наполняет еще одно видение. Сфероиды, клетка к клетке, танцующие сфероиды, соединенные простертыми нитями. Гимн любви. Попробуй еще, еще, еще. Клей протягивает руку. Она проходит между прутьями. Его не отбрасывает. Поверхность сфероида сморщилась и из водоворота возникло тоненькое щупальце, обхватившее запястье Клея. Контакт. Доверие. Собрат по несчастью.

– Меня зовут Клей, – произнес Клей, страстно желая быть понятым. Но все, что он получил в ответ от сфероида была серия ярких снимков его мира.

Единый язык во времена сфероида еще не придумали. Он мог общаться лишь с помощью картинок.

– Ладно, – сказал Клей. – Я принимаю ограничения. Мы научимся понимать друг друга.

Щупальце отпускает его руку, и он вытаскивает ее из клетки.

Он сосредотачивается на формировании образов. Самое сложное передать абстрактные вещи. Любовь? Он показывает себя, стоящего рядом с женщиной.

Обнимает ее. Трогает ее грудь. Вот они в постели, совокупляются. Он ясно показывает единство органов. Подчеркивает такие характеристики, как волосы на теле, запахи, пятна. Оставив совокупляющуюся пару совокупляться, он представляет одновременно себя на Хенмере в женском образе, производящим те же действия. Затем он показывает себя, проникающим в клетку и позволяющим щупальцу обвиться вокруг своего запястья. Capisce? А теперь показать доверие. Кошка и котята? Ребенок и котята? Сфероид без клетки, обнимающий сфероид. Неожиданная реакция боли. Изменение оттенка: эбеновый.

Клей воспроизводит картинку, возвращая сфероид в клетку. Облегчение.

Хорошо. Теперь, как передать одиночество? Он сам, обнаженный, среди обширного поля чужих цветов. Мелькают мечты о доме. Образ города двадцатого века: суматошного, беспорядочного, но все же любимого.

– Теперь мы общаемся, – говорит Клей. – Мы добились этого.

Кончается долгая ночь. В лазурной заре Клей видит невиданную при закате растительность: пронзающие небо шпили деревьев с красными прожилками, обвитые спиралями каких-то бобовых, огромных размеров цветы, внутри которых качаются тычинки, наполненные бриллиантовой пыльцой. Хенмер вернулся. Он сидит, скрестив ноги на дальнем конце плиты.