Владимир Гусев - Век дракона (сборник) Страница 7

— Устроит! — возликовал Игорь.

Папка тотчас съежилась, изменила цвет и превратилась в большую серую ворону. Кар-р-р, — крикнула она испуганно, раскрывая крылья и наверстывая потерянную в момент превращения высоту. Птица сделала круг над машиной времени, оборвала гирлянду с флажками и вылетела в окно. Из верхней фрамуги посыпались осколки стекла.

— Так вот кто окно разбил! — догадался Игорь. Он сдернул / остатки гирлянды сначала в одном углу комнаты, потом в другом, скомкал их и бросил в урну. — Вот тебе пример незначащего события. Никто не заметит, что флажки исчезли.

— Нам тоже пора. Ты еще не забыл, что мы находимся в чужом времени?

Игорь закрыл осиротевший сейф, подошел к машине, первым вскарабкался на стол. На этот раз никаких заминок не было. Вспыхнула малиновым трубка лазера, заверещал его блок питания. На всякий случай Игорь все-таки посмотрел на календарик.

— Телескоп свой сегодня заберешь?

— Нет. Как-нибудь в другой раз. Ты что, действительно решил “завязать”? А где же твоя смелость?

— Ты, кажется, путаешь ее с безрассудностью. Или не уловил, с какой силищей мы столкнулись? Это тебе не ветряные мельницы. Бороться можно с противником, который хотя бы видим. И когда твердо знаешь, за что. А я в данный конкретный момент не вижу ни противника, ни смысла.

— Ну как же… А право человека на познание?

— Тебе знакомо такое понятие, как “научная этика”? Не все можно, даже если очень хочется. Кроме того, никто у меня этого права и не отнимал. Слышал же: “рядом с именами Ферма и Эйнштейна”! Просто чуть-чуть изменился круг моих научных интересов. Только что. Что и доказывает мою полную свободу выбора.

— Никогда не думал, что ты так честолюбив. Какая разница, кто именно придумал велосипед или телефон? Главное — чтобы на пользу людям пошло.

Если бы все так рассуждали, у нас до сих пор не было бы ни того, ни другого, ни цветного телевизора. Потому как разница наблюдается, и весьма существенная. Во всяком деле должен быть личный интерес, понимаешь? Личный! — Бывший Покоритель Времени назидательно поднял вверх указательный палец перебинтованной руки. — Ведь что такое общественное? Сумма личного, — не стал дожидаться Игорь, пока я соберусь с мыслями. — Не будет второго, неоткуда взяться и первому. Нравится тебе это или нет — такова диалектика, а с нею не поспоришь. Я не честолюбив. Меня мало волнует, останется мое имя в памяти благодарного человечества или нет. Главное — чтобы оно не забыло меня отблагодарить при жизни. К счастью, в наше время общество умеет ценить заслуги личности. Ты знаешь, за сколько миллионов была последний раз продана рукопись Эйнштейна? А сколько получает Нобелевский лауреат, знаешь?

Я подавленно молчал. Игорь обесточил машину, снял гироскоп и гирьки с чашек весов, ударом ладони отломал панель со злополучным вольтметром и, отобрав провода, швырнул ее в ящик стола.

— Что-то не хочется мне в бесконечность попадать. Кстати, я уже понял, чем должен заниматься. Если я решу эту проблему, мне дадут две Нобелевки сразу!

— Чем же это?

— Пока секрет.

Игорь закрыл лабораторию, и мы длинным гулким коридором вышли сначала во двор института, а потом, мимо сонного вахтера в будочке проходной — на улицу. Уже зажглись первые фонари.

— Ну, мне на трамвай. О сегодняшнем — никому ни слова! — Игорь попытался, подобно бронзовотелому атлету, поднять на прощание правую руку, но скривился от боли. Круто повернувшись, он исчез в переулке.

Я свернул в маленький темный скверик. Три десятка деревьев, несколько скамеек. Пусто. Игорь напрасно скрытничает. Я тоже знаю, какой проблемой он теперь будет заниматься. Его имя действительно войдет в историю наряду с именами Ферма, не оставившего доказательства своей знаменитой теоремы, и Эйнштейна, так и не создавшего единой теории поля. Только через двести лет Христофор покажет, что пресловутая задача Барчевского не имеет решения.

Что же, моя миссия выполнена. Мне тоже пора.

Я оглядываюсь — нет ли случайного наблюдателя — и сбрасываю одежду. Она растворяется в темноте и становится пылью, первыми опавшими листьями, темной корой старой печальной липы. На очереди — тело Саши Перескокова, такое тесное и неуклюжее. Оно исчезает где-то там, внизу, и становится лунным светом, шорохом шин по асфальту, случайным порывом ветра. А настоящий Саша, счастливый Ромео, спит сейчас в объятиях своей Джульетты, и я точно знаю: у него не будет повода задуматься над тем, что лежит в основании любви — до самого конца жизни.

Огни города остаются далеко внизу. Надо мною все ярче разгораются звезды — близкие, родные. Где-то там, за ними, далеко в пространстве и еще дальше во времени, меня ждут друзья и любимая. Прежде чем рвануться к ним, я еще раз оглядываюсь на голубой шар, окруженный роем примитивных, но таких симпатичных спутников. Милая, добрая Земля, колыбель, в которой родился Разум Галактики.

Кто я сейчас!? Луч света, квант поля, флуктуация вакуума? Прежде чем сбросить стесняющую движение мысли сеть древнего языка, я шепчу — Прощай, Земля! Твой путь будет долог и труден, но никто не изломает его неосторожной или жадной рукой. Мы, твои потомки, не допустим этого. До свидания, Земля!

?:??::???::: —! +!! +!!! 1… + …..

Анна Китаева

ВЕК ДРАКОНА

Некогда этой землей владели древние. Их могущество было столь велико, что они двигали солнце и луны, и сам облик мира меняли по своему желанию. Древние вели войны и совершали странные обряды — вот все, что сохранила о них память дикаря, которому мир достался в наследство. Ибо однажды — постигла ли их беда, или то был их собственный замысел, никому не ведомо, — они исчезли, все до единого. Тьма веков надежно укрыла их следы.

Их огромные горсуда постепенно разрушались, преданные ветрам и непогоде. Люди не осмеливались поселиться там, где еще звучало эхо голосов великих, а каменные плиты помнили их шаги. К тому времени, как чары древних выветрились, города стали руинами: занесенные землей, поросшие лесом, они служили пристанищем зверя или змеи, а чаще — дракона.

Легенды говорят, что раньше в мире не было драконов. Помыслы древних недоступны ныне живущим: никто не знает, для каких таинственных целей они вызвали к жизни кровожадных бестий, сотворили их или нашли в глубинах мрака. С исчезновением владык драконы одичали и, расплодившись во множестве, стали истинным бедствием для человека. Помнилось еще, что раньше самый ничтожный вассал любого государя почитал необходимым иметь в замке драконарий с десятком различных тварей; но государства — осколки империи древних, жалкие подобия утраченного могущества, — приходили в упадок, мир становился все менее подвластен человеку: драконы тоже.