Сергей Герасимов - Помни о микротанцорах Страница 7

– Сколько вы хотите?

– Денег?

– Да, денег.

– Я не настолько беден, чтобы продаваться.

– Вы донесете?

– Нет. Если я донесу, ее усыпят. Я уже читал проект нового кодекса. Пускай она больна, но умирать ей хочется не больше, чем нам с вами.

– Я еще не читал, – сказал отец, – я не отдам ее.

Вошел шеф. Без стука, как всегда.

– Выйдите, – приказал он Гектору.

Вначале она потеряла ощущение собственного тела. Она знала, что тело есть, и что оно сейчас творит что-то страшное, но она не чувствовала этого. Время от времени сквозь разрывы в красном тумане она видела лица, часть потолка, который отчего-то дергался из стороны в сторону, но ничего не слышала. Потом исчезли и эти проблески. Она продолжела погружаться. Она чувствовала, как красный мутный поток несет ее куда-то. Сознание оставалось ясным, лишь поначалу каждая мысль стояла сама по себе, как обиженный ребенок, прячущий ручки за спину. От этого невозможно было ни о чем толком подумать.

Во время приступа болезни Гордона люди (или не-люди, или всего лишь генетические формации, по официальной версии) испытывают видения. Каждый видит что-нибудь свое. Никто не изучал этих видений и никто даже толком не интересовался ими, потому что с не-людьми особенно не церемонились. Какая разница, что чувствует их испорченный мозг в моменты сбоев? Мира всегда видела одно и то же: поезд. Сейчас она оказалась в слабо освещенном тесном вагоне без людей. Узкий проход – и полки с обеих сторон. Простые деревянные полки, на которых, если очень захотеть, можно сидеть или лежать. Никаких удобств, никакого комфорта. За окнами проносится ночь; равномерно вмахивает световой маятник придорожных фонарей; тусклый свет из окон выхватывает из черноты деревья, дороги, столбы; нет лишь людей, животных или домов, в этом мире их нет и никогда не было. Это пустой мир, в котором всегда ночь.

Она нашла себя лежащей на полу вагона. Это был металлический холодный пол, под которым гремели колеса. Все тело болело, как будто его долго били палками.

Вначале казалось, что она не сможет встать. Она лежала, прислушиваясь к грохоту поезда. Сейчас поезд проносился сквозь лес; это было слышно по звуку: звук мягко и плотно отражался от чего-то близкого. Она вначале приподнялась на колени, потом встала, придерживаясь за полку. Так и есть, за окнами пролетают деревья.

Она посмотрела на свои руки – ладони все в глубоких царапинах и порезах. Все выше – сплошной синяк. Она не хотела думать о том, как сейчас выглядит ее лицо.

Мысли уже пришли в порядок и стали слушаться.

Она знала, что любой приступ болезни Гордона может оказаться последним. Как бы ни возились люди там, далеко вверху, как бы ни старались оживить ее обезумевшее тело, у них может и не получиться. Но это был уже четырнадцатый приступ в ее жизни и она знала, что делать. Надо спешить. Спешить – это главное.

За те несколько секунд, пока она стояла, опираясь на столик, все изменилось. С грохотом упало несколько деревянных полок. Истлел матерчатый коврик на стене, облупилась краска, металл покрылся многолетней ржавчиной. Она отняла руку от столика и увидела, что пластик остался светлым лишь в том месте, которого только что касалась ладонь. Время в этом поезде было ускоренно в тысячи раз. Время продолжало ускоряться.

Она разогнула спину и увидела, как отодвинулся пол – сейчас она была высокой и взрослой. Еще минута – и она начнет стареть. Но вагон старел еще быстрее. Однажды, в позапрошлый раз, она чуть задержалась в таком вагоне – и увидела, ка провалился пол, увидела бешено вращающиеся колеса у себя под ногами, потом треснула стена и в вагон ворвался ветер. В тот раз она едва успела сбежать.

Она быстро пошла по проходу. Так и есть. На последней полке стоит восковая кукла. Белая кукла из скользкого воска, кукла с человеческим лицом. На сей раз это лицо школьной уборщицы, которая накричала на Миру вчера. Кукла означает смерть. Завтра Мира узнает, что ненавистную уборщицу то ли хватил удар, то ли она вывалилась из окна, то ли напилась до смерти. Это неважно – важно лишь то, что каждая восковая кукла означала смерть. До сих пор Мира уже тринадцать раз попадала в этот вагон, тринадцать раз она видела восковую куклу со знакомым лицом и тринадцать раз тот человек умирал. Всякий раз это был человек, которого Мира ненавидела. Если она ненавидела сильно, то кукла была большой. В этот раз кукла была совсем маленькой, величиной с обычную свечку.

Осмотрев куклу, она снова поставила ее на полку. Ее руки уже покрылись морщинами, кожа стала сухой и тонкой, будто бумажной, на коже проступили пятна.

Волосы, седые волосы цвета старого серебра, отрасли до пояса. Сейчас ей было лет восемьдесят, по земным меркам. Значит, в этот раз она снова задержалась.

Она сделала последний шаг и вышла в тамбур. Вагон позади нее разрушался.

Бешено ускорившееся время рвало на части непрочные стенки; вот исчезла крыша; вот остался лишь железный ржавый пол с остовами скамеек; кукла уже улетела в темноту, унося с собою чужую настоящую жизнь. Придорожные фонари уходили в пространство, очерчивая летящий вдаль световой хвост дороги. Вот треснул пол и от вагона осталась лишь передняя пара колес. Стоять в тамбуре стало опасно.

Мира открыла дверь и сквозь гремящую пустоту вышла в следующий вагон. Здесь она снова была ребенком, здесь ей снова было девять лет. Но тело еще помнило, что только что было старым, а память сохранила странные мысли, которые приходят в головы старухам.

Шеф подошел к шкафчику и достал шприц. Вынул красный тюбик из кармана халата и начал готовить иньекцию.

– Я вас предупреждал, что это не должно происходить здесь. Давайте, прижмите артерию.

Он сделал укол вазиразина, отодвинул стул от стола и сел. Отец остался стоять.

– Почему это происходит? – сказал отец, – Я никогда не мог понять, почему это происходит.

– Ну, вы знаете официальную версию. Это происходит потому, что истинные клоны не имеют души. Они ведь не рождались на свет, строго говоря. Поэтому некое таинство вселения души, совершенно неизвестное нам, не произошло или произошло не полностью. Или неправильно. И клонов боятся. Многие верят, что клоны приносят смерть.

– Но это же все ерунда.

– Разумеется. Но за этой ерундой стоит закон. Вы знаете, почему я до сих пор покрываю вас?

– Предполагаю. Вам нужна от меня некоторая услуга.

– «Некоторая» – не то слово. Серьезная услуга. Мне нужен человек, который ни в коем случае меня не предаст.

– Вы боитесь предателей?

Шеф молча отвернулся, отошел к окну и некоторое время стоял неподвижно, руки в карманах халата.

– Нет. Я их уничтожаю. Это я говорю сразу, чтобы потом не было вопросов.