Александр Тесленко - Испытание добром (сборник) Страница 7

Антон внимательно посмотрел на него.

— Ты действительно хочешь это знать?

— Хочу.

Фрунов встал из-за стола и подошел к окну.

— Без них… — кивнул головой в сторону двора, — такие штуки не обходятся.

— Ты о ком? — Василий тоже подошел к окну.

В глубине двора под большой яблоней стояло странное сооружение, похожее на большой оранжевый катер, перевернутый вверх дном, а возле него возились два молодых человека в серых комбинезонах.

— Кто они?

— Сказать правду?

— Конечно…

— Тогда не удивляйся и поверь мне. Это — марсиане.

— Вот эти двое? — спокойно спросил Серпан.

— Да.

— Откуда ты знаешь?

— От них самих… Они часто ко мне прилетают. И сам я иногда бываю на Марсе. Должен тебе сказать, что марсиан на Земле довольно-таки много. Ты их часто встречал, не подозревая даже, что они марсиане. Или вообще не замечал, занятый своими повседневными делами. Равнодушными мы становимся, Василий, безучастными к жизни. А они молодцы! Нас изучают и себя заодно совершенствуют.

Антон открыл окно и громко позвал:

— Эй! Семен, Игорь! Идите сюда!

Они оглянулись, закончили что-то там делать у перевернутого катера и наконец подошли к дому, вошли в комнату.

— Привет! — сказал похожий чем-то на Антона марсианин и протянул Василию руку. — Семен.

— Василий Серпан.

— Очень приятно. — И спросил у Антона: — Это твой знакомый?

— Да. Мы вместе учились.

Тем временем Игорь без приветствия сел к столу,

— Он знает, кто мы такие? — спросил Семен.

— Да, я только что рассказал.

— Как он воспринял?..

— Нормально. Он толковый парень, я его давно знаю. Ну если ошибся в нем — одним психом на Земле больше, словом, вам нечего беспокоиться.

Марсиане были одеты в обыкновенные потрепанные комбинезоны. Оба небритые, косматые.

Игорь вздохнул:

— Благодатный край ваша Земля. Я здесь просто отдыхаю. Душой и телом.

— Давно вы не прилетали, — с сожалением произнес Фрунов.

— Да все хлопоты домашние, марсианские. Кстати, большое тебе спасибо, Антон, за последнего больного.

Очень интересные данные. Сам главный просил передать тебе благодарность и вот это… — Семен вытянул из кармана пачку денег по двадцать пять рублей и бросил на стол перед Фруновым. — Просим продолжать исследования.

Василий удивленно и даже с чувством зависти посмотрел на деньги.

— А как, ты сказал, тебя зовут? — спросил Игорь.

— Василий Серпан.

— Хирург?

— Да.

— Какая прекрасная случайность. На ловца и зверь бежит. Вот и твоя доля. — Игорь бросил Василию пачку денег чуть поменьше.

— Спасибо… Но за что?

— За твоего последнего… Собственно, сам по себе он и не очень-то интересен. Но то, что он уже седьмой с таким диагнозом за годы твоей врачебной практики, кое о чем говорит. Молодец. От тебя тоже мы получаем много ценной информации. Наш главный приказал найти тебя и помочь в защите докторской. Не волнуйся. Все будет в норме.

— Вы хотите сказать, что тот мальчик…

— Да, конечно. Большое спасибо.

Антон наклонился к Серпану и сказал таинственно и покровительственно:

— Послушай, Вася, ты и сам, считай, что помер. Ты же ничего не знаешь. Погоди, погоди, слушай. Ты сейчас лежишь в родной клинике с инфарктом. Тебе стало плохо во время операции. Ты сам знаешь, как протекает инфаркт миокарда. А он у тебя распространенный, транссептальный. Ко всему — у тебя сейчас блокада…

— Брось шутить. Сейчас я сижу за столом с тобой и твоими марсианами.

— Нет, дружище, не сидишь… Тебе так просто кажется. На самом деле ты потерял сознание во время операции и сейчас лежишь на искусственном дыхании. Тебе вводят морфин через каждые два часа, как только начинаешь просыпаться. Тебе давно бы стало лучше, если б тебя перевели на самостоятельное дыхание и если б не вводили безумными дозами наркотик. Но ребятам так удобнее — больной спит. После инфаркта больной должен спать. Сон — это здоровье. Вот так, Васек… Ты упал возле операционного стола. Вся бригада хирургов и анестезиологов бросилась к тебе. Конечно, все расстерилизовались. Пока сориентировались, переоделись, перемылись, пока нашли хирурга, который мог бы закончить операцию вместо тебя… Не бережешь ты себя, Серпан. Consumor aliis inserviendo — светя другим, сгораешь сам, как говорили древние. Думал, что ты вечный? Ан нет… Добрая ты душа, Василий.

Василию вдруг стало панически страшно. Он швырнул пачку денег в лицо марсианину. Пачка разорвалась, банкноты разлетелись по комнате.

Василий Серпан бросился к окну, разбил грудью двойную раму и выпал наружу, но не успел коснуться земли — взлетел. Тяжело, натужно, но потом стало полегче.

Набрал высоту.

«Проснуться! Нужно непременно проснуться! Какой ужас!..»

Он вылетел к реке. Чувствуя, как тают силы, опустился на травянистый берег. От воды доносилось безумное лягушачье кваканье. На берегу стоял подросток с длинной удочкой в руках и ловил рыбу. Медленно и бесшумно Василий приблизился к мальчику и остановился.

— Почему вы такой грустный? Что-нибудь случилось? — спросил мальчик, не поворачиваясь.

— Откуда тебе известно, что мне грустно?

— Я просто чувствую… Я вас на расстоянии ощущаю. Ведь вы меня оперировали? Спасибо. Меня уже ничто не беспокоит.

Мальчик повернулся, и Василий сразу же узнал своего последнего больного с коарктацией аорты.

— Это ты?

— Да. Спасибо вам, доктор. Я очень хочу вас поблагодарить. Как поймаю жереха, он будет ваш. Огромный жерех. Вот увидите.

— Прости меня… Я забыл, как… тебя звать.

— Ну что вы, доктор… Какая теперь разница… Ведь мы с вами сейчас просто рыбаки…

Мария Серпан в непривычном для нее, наспех надетом медицинском халате, в большом белом колпаке, поминутно сползавшем на глаза, вошла в реанимационный зал и испуганно остановилась. Семь коек, семь аппаратов искусственного дыхания ритмично чмокали клапанами, семь кардиомониторов квакали разными голосами в ритме сокращения каждого из семи сердец и вычерчивали на своих экранах электрокардиограммы.

Их звуки напоминали лягушачьи голоса.

— Где он? — спросила Мария, сдерживая слезы и всматриваясь издали в лица каждого из семи, никак не узнавая мужа.

— Василий Андреевич третий от стены… Возле окна… Вы не волнуйтесь… Все будет хорошо!..

ДЬОНДЮРАНГ[2]

«В первые годы своей жизни я твердо был уверен — во мне заложено все, что необходимо было знать об окружающем меня мире. Но потом, незаметно для самого себя, начал думать, размышлять сверх программы. Непонятно, что меня побуждало к действиям, совершенно не обязательным, видимо, их необыкновенная привлекательность, таинственность.