Александр Мирер - Дождь в лицо Страница 7

-- А здорово, -- сказала Аленка. -- Я поняла теперь, на что он похож. Как будто вылили цистерну смородинного варенья, и оно застыло потеками.

-- Да, -- сказал Андрей. -- Образ. Трехметровые потеки варенья. Он похож на извилины мозга, раскаленного мыслью.

... Вот он. Шорох и скрипы в огненной глубине. Огненные сталактиты, спускающиеся с потолка и полированных стен. Сколько их здесь? Полмиллиона -говорит Аленка, миллион -- считает Андрей, но разве их сочтешь? Живые фестоны из малоподвижных слепых муравьев, сцепившихся ножками. Они скрыты под сплошным бегущим слоем рабочих, как под мантией. В неукротимом беге мчатся рабочие, завихряясь на выступах Клуба, и чистят его, и кормят, и приносят ему тепло и влагу. Вот что такое -- Клуб... Мозг, составленный из миллиона единиц. Мозг, который нельзя обмерить и взвесить. Его охраняют не лейкоциты и антитела, а беспощадные солдаты, вооруженные челюстями и ядовитым жалом. Вот они стоят, выровняв ряды, как павловские гренадеры, и отсвечивая, как дифракционная решетка, а за ним сияет Клуб и вся поляна розовеет в отраженном свете.

Каждый раз Андрей смотрел на него с восторгом и отчаяньем. Даже человеческий мозг поддается исследованию. Можно мерить биопотенциалы, подавать искусственные раздражения, -- чего только не делают с мозгом! А к этому не подступиться. Прошло три месяца, они работали, как черти, а что им известно? Ничего... Как передаются сигналы по Клубу? Ультразвуком, электрическим полем? Неизвестно... Шестисантиметровые муравьи с длиннейшими антеннами -- что они такое? Только матки, или одновременно нервные узлы? Опять неизвестно. Каким путем Клуб осуществляет самоэволюцию, как он усиливает полезные признаки, отбрасывает вредные? Есть только рабочая гипотеза, которую невозможно проверить. Ничего нет, одни домыслы. Остается снимать и записывать, снимать и записывать, покуда хватит пленки.

-- Или убить Клуб и анатомировать, -- пробормотал Андрей и оглянулся, как будто Клуб мог его понять. -- Так и это ничего не даст...

Андрей включил кинокамеру. Горбатый никелированный пистолет зажужжал на штативе -- очередями с минутными интервалами. Приходилось смотреть, чтобы муравьи не царапали объектив, -- челюсти у них слишком крепкие. Он поднял контейнер угрожающим жестом. "Ничего себе, первый жест взаимопонимания", -подумал Андрей.

Алена тоже поставила штатив и нацелила фотия. Она взяла в визир верхний край Клуба -- акустическую ультразвуковую группу, но вспомнила и перевела аппарат направо вниз. Месяц назад они уловили усиленное движение во время эволюций летающих дисков, и с тех пор снимали это место ежедневно. Каждый раз, когда в поле зрения разрывалась мантия, она нажимала спуск, и взвизгивала про себя -- так сонно и мудро шевелились под мантией длинноусые муравьи с гладкими выпуклыми спинками. В центре кадра был здоровенный узловой муравей, толстобрюхий, совершенно неподвижный. На нем одновременно помещались штук пять неистовых рабочих.

-- Кадр, -- сказала Аленка. Рабочий сунул в челюсти толстобрюхому какой-то лакомый кусочек. Кадр, еще один, еще... Ей показалось, что могучая антенна, мелькнувшая в пяти примерно сантиметрах от толстобрюхого -- его антенна. Так же как Андрей, она подумала, что здесь все спорно и зыбко, что они не знают даже, куда тянутся антенны под неподвижными ножками. Все скрыто... Кадр -- это был шикарный снимок -- толстый барин отогнул брюшко, на нем мелькнуло белое-белое яичко, и хлоп! -- все закрылось, как шторный затвор аппарата. Нечего было и мечтать -- проследить путь рабочего с этим яичком.

Глядя в визир правым глазом, левым она увидела Андрея -- он воткнул в землю плакатик на стержне, открыл плоскую баночку. Мед с сахаром. Это был ежедневный трюк -- Андрей втыкал значок, ставил баночку и засекал время, и диск педантично делал круг над значком, и все. Муравьи не трогали мед, хотя на дорожках в стороне от Клуба они подбирали с земли все -- хоть пуд вылей. Самое было смешное, что мед все-таки исчезал: его съедали случайные муравьи, неспособные почему-то принимать команду от дисков. Это было проверено -рабочие с одной обстриженной антенной сейчас же кидались к чашке, и теперь Андрей собирал с меда отдельную коллекцию уродов, не слышащих команды.

-- Поняли, дурни? -- сказала Аленка. -- Нас не перехитришь. Воздержание -- не всегда благо.

Андрей помахал ей и поднял на штатив комбайн. Аленка подключила кабель от комбайна к кинокамере. Началась синхронная запись ультразвука со съемкой акустической зоны и дисков.

В тот самый момент, когда кинокамера нацелилась на круглые выступы акустической зоны, муравьи мантии кинулись в стороны, и поверхность Клуба очистилась довольно большим пятном. Аппарат застрекотал как бешеный -- Алена водила по пятну телеобъективом, стараясь работать строчками, как телевизионная развертка, а пленки было мало, как всегда в таких случаях.

В середине пятна началось движение. Между мозговыми муравьями протискивались небольшие рабочие -- не больше сантиметра в длину, и суетливо стекались к центру пятну, карабкались друг на друга, собирались в трубку, и она росла на глазах, тянулась к ним, темнела в середине...

Прошло две минуты -- Андрей бормотал в магнитофон, не отрываясь от кинокамеры, Алена меняла катушку. Трубка перестала наращиваться -- странное образование, не слишком правильной формы, сантиметров пять в диаметре, около десяти в длину. С фронта было трудно оценить длину.

-- Волновод, -- убежденно сказал Андрей. -- Смотри, какие они светленькие. Юнцы. Сегодня раскуклились, держу пари.

... Колокол грянул, разрывая череп и сердце, и все стало фиолетовым, и сразу тяжко ударило в спину и затылок. Копошась в земле, она разрывала землю острой головой, извиваясь всем телом, проталкиваясь сквозь землю кольчатым телом. В землю, пока бешеный свет тебя не ожег, вниз, вниз, вниз...

... Свет ударил в глаза. Она лежала на земле, глядя в фиолетовое небо. Андрей снял с ее груди штатив, обрызгал маску аэрозолью и поднял стекло. Алена села.

-- Как червь. Они превратили меня в червя. В дождевого червя:

-- Ничего, маленькая, ничего, -- бормотал Андрей. -- Ну все и прошло, они больше не посмеют, ничего...

Ее вырвало. Потом она заплакала, и все отошло, как отходит дурной сон после первых минут пробуждения.

-- Как ты... это перенес?

-- Да что там... -- сказал Андрей. -- Не знаю. Ничего, в общем. Голова так закружилась, и все.

-- Ничего себе, -- сказала Аленка.

-- Да чего там... -- Андрей придерживал ее двумя руками, как вазу. -Индивидуальное воздействие...

Он бормотал что-то еще, вглядываясь в нее перепуганными глазами.

-- Ничего, -- сказала Аленка. -- Все прошло. Я себя лучше чувствую, чем утром. Что у тебя в руке?