Станислав Соловьев - Человек-окно Страница 7

Через месяц Пьетро Санторомано перевелся (или его перевели?) из здания, где служил Домингес, в соседнее здание -- Домингес этого не заметил. Со временем Домингес стал сомневаться в существовании "дня рождения великого философа Д. Саррио". Еще со временем он стал сомневаться в существовании Пьетро Санторомано. Больше Домингес не любил неклассическую философию и гештальтпсихологию. Его нелюбовь по инерции распространилась на философию классическую и столь же классическую психологию, любую другую философию и психологию, а также социологию, логику, этику, эстетику, методологию, культурологию, теософию, астрологию и религию...

Глава 8: Собаколюб-4

Трансформации мировосприятия Домингеса происходили не только по отношению к людям, но и по отношению к домашним животным (не-домашних животных он никогда не видел и наивно полагал, что все животные -- домашние по определению). С этим был связан любопытный случай, произошедший с ним в период между четвертым и пятым романами (определить точно Домингес не мог). С самого детства (по крайней мере, сколько себя помнил Домингес) для него существовало четкое разделение между домашними животными. Одних домашних животных он ненавидел и презирал даже на физиологическом уровне, не в силах сдержать инстинктивного отвращения к ним. Других домашних животных он боготворил, уважал и, если это удавалось, выказывал время от времени по отношению к этой категории животных знаки любви, признания и понимания. Чертой, разделяющей бедных животных (иногда они действительно были бедными), являлась способность и стремление смотреть в окно. Те животные, что не умели (не хотели? не могли? не были способны?) смотреть в окно и постигать всю красоту сегментарности бытия, были "грубыми животными", "бездушными скотинами", "примитивными скотами". Те же, что умели (хотели? могли? были способны?), воспринимались Домингесом как равные ему существа -- существа наделенные душой, разумом, "искрой божьей". Порой такие животные (Домингес если и говорил о них как о животных, то неизменно добавлял: "благородные") ставились им на уровень эволюционного развития гораздо выше, чем подавляющее большинство известных ему людей.

К первой категории относились собаки. Они не смотрели в окна, не понимали, почему их хозяева смотрят в окна (если хозяева смотрели в окна, они им мешали) и, что хуже всего, большую часть времени собаки обитали в мире-что-где-то. Оттуда доносился их пронзительный и бессмысленный лай, подобно воплям греческих душ, доносящихся иногда из трех врат Гадеса. Домингес терпеть не мог собак. Его недружелюбность выражалась разнообразными способами. При виде собак он морщился, как от зубной боли, плевался, шипел не хуже кошки (о кошках пойдет речь чуть позже), норовил сказать хозяину какую-нибудь гадость про собаку. Так Домингес особенно издевался над белым пуделем доны Горации, что проживала через улицу: Домингес каждый раз как видел дону Горацию с пуделем, ядовито сообщал ей -- громко, чтобы окружающие хорошо слышали, -- что ее пудель опять загадил весь подъезд Домингеса. Хозяйка бедного пуделя искренне ужасалась, краснела и сбивчиво обещала прекратить "безобразие". На следующее утро сцена повторялась с точностью до одного слова. Если хозяин зазевался, Домингес пинал псину под зад и норовисто отпрыгивал, возмущаясь "безответственным людям, выводящим собак без намордника". Если намордник наличествовал, Домингес возмущался "бешенными животными"... Двадцать девять раз Домингес сообщал в полицейский участок про особенно ненавистных ему тварей. Дежурный полицейский исправно заносил информацию, чтобы выписывать штрафы за выгуливание собак в неположенном месте, проезд с собаками без намордника в общественном транспорте и отсутствие обязательного ветеринарного осмотра. Со временем Домингес получил (он, естественно, об этом не подозревал) внештатную кличку -- "Собаколюб-4" (видимо, существовали и другие активные нелюбители собак). В тот период Домингес с радостью записался бы в добровольное общество противников домашних собак, если бы такое существовало... Самым коварным возмездием Домингес считал отвязать собаку, терпеливо ожидающую своего хозяина или хозяйку около подъезда-магазина-парикхмахерской-булочной-общественного-сортира. Собака, в благодарность за столь благородный поступок Домингеса лизала ему руки (Домингес терпел -- геройский поступок требовал жертв) и мчалась во всю прыть, скрываясь в мире-что-где-то. Часто безвозвратно...

Со временем собаконенавистник Домингес прославился на весь квартал. Любители собак обходили его стороной, носили при себе справки о прививках от бешенства и никогда больше не привязывали бестолковых псов к фонарям и перилам. Если бы собаки могли размышлять, если бы они обладали религиозным виденьем мира, Домингес обязательно стал бы одним из фундаментальных краеугольных камней этого виденья, Домингес был бы "врагом собачьего рода". Но собаки не понимали прелести изобретения "падших ангелов" (то бишь "собачьих хозяев") для религиозного виденья мира. Как и ангелов, оставшихся верными Самому Большому Собачьему Хозяину. Собаки не любили Домингеса и боялись его. Неосознанный страх перед инфернальным, видимо, был присущ и бессловесным тварям...

Домингес ненавидел всех собак -- ему было все равно, что это за собака; пудель, сенбернар, овчарка, такса или терьер. Это была собака, значит, -"исчадье Диавола" (правда, Домигес предпочитал говорить несколько грубее и прямолинейнее -- "собачье дерьмо"). Однако все-таки существовала некоторая особенность домингесовской кинофобии: нелюбовь к собакам не распространялась на собак бездомных, которых Домингес видел только в окно -- с ними он почти никогда не сталкивался. Он сделал вывод: собаки-имеющие-хозяина и собаки-не-имеющие-хозяина -- не одно и то же. Домингес сделал важное открытие: собаки не должны иметь хозяина -- их портит близость людей. На собак словно чума распространяется неспособность смотреть в окна. Псы-бродяжки -- животные, которые не познали горького плода грехопадения...

Глава 9: Буббо

Активная кинофобия Домингеса продолжалась до одного памятного случая.

Его сосед по лестничной площадке престарелый дон Карлос имел бульдога по прозвищу Буббо. Буббо был низеньким, криволапым и с такой мордой, что Домингес иногда, лицезрея Буббо, сомневался: а собака ли он? В пользу такого сомнения говорило явное нежелание Буббо гавкать (в моменты наибольшего душевного подъема Буббо хрипел и облизывал слезящиеся глазки) и отсутствие стремления убежать в мир-что-где-то. Буббо, когда его выводил дон Карлос (сам Буббо не выходил из квартиры, что говорило не в его пользу), одним глазом следил за хозяином, другим -- косил на окружающих. "Что за безобразная тварь!, -возмущенно думал Домингес, внутренне содрогаясь. -- Настоящий цербер..." Однако, сделать какую-либо гадость Буббо мешал тот факт, что без хозяина он не появлялся. Сказать дону Карлосу, что Буббо безобразно загадил лестничную площадку Домингес не мог: как гадил Буббо он никогда не видел (а гадил ли он вообще?). К тому же, именно достопочтенный дон Карлос убирал на лестничной площадке с упорством пенсионера. Таким образом, отомстить Буббо за его собаковидность Домингес не имел никакой возможности. Единственное, что он мог сделать, так это думать при виде слезящегося кривоглазого бульдога: "Он, наверное, выродок..." Выродок безнадежно косил слезящимся глазом.