Ирина Скидневская - Игры по-королевски Страница 7

— Так я и думала, — тихо сказала девушка. — Ты страдаешь… Из-за чего? — Хранитель молчал. Ана присела с ним рядом. — Пожалуйста, расскажи мне.

— Что тут рассказывать…Три года назад мой отец умер, и я стал хранителем этих сокровищ, — торжественно произнес он, вставая.

— Но в твоем голосе печаль… Здорова ли твоя жена? Дети?

— Не знаю… — сразу сникнув, ответил Гарай.

— Почему? — удивилась Ана.

—Я не видел их три года… Став хранителем, я дал священную клятву не покидать сокровищ. Раз в месяц мне приносят еду, одежду…оставляют в условленном месте… но видеться с кем-то мне запрещено… Мой отец провел в этой комнате всю свою жизнь, и мой дед, и прадед…

Ана потеряла дар речи. Она обвела глазами темное холодное подземелье, где не было ни одного окна, сундуки, набитые несметными богатствами, человека в одежде крестьянина, который не знал, куда девать свои огромные руки. Кровь бросилась ей в лицо.

— Ты тратишь свою жизнь на то, чтобы охранять эти треклятые сундуки? — закричала она.

— Я дал обещание.

— Кому нужно твое обещание? Твоей жене? Детям? Старым родителям?

— Королю, нашему правителю. Не смущай меня, принцесса, иди своей дорогой, — крепясь, глухо сказал Гарай. — Я не клятвопреступник.

От острой жалости у Аны защемило сердце. Вряд ли отец даже подозревал о существовании хранителей…

— Вот почему у тебя такой землистый цвет лица — ты, наверное, почти не выходишь на поверхность… Сидишь тут и не знаешь, что творится на белом свете. — Ана поднялась и встала перед Гараем. — Король Властислав умер две луны назад… Мои братья… Ян и Кор… тоже умерли… Я единственная наследница престола, и мне единственной отец оставил эти сокровища. Встань на колени, хранитель! — Смущенный услышанным, Гарай опустился перед Аной на каменный пол. — Освобождаю тебя от данной тобой клятвы и запрещаю появляться в этом подземелье под страхом смерти. Повелеваю тебе вернуться домой, пахать землю… растить детей… — Ком встал у Аны в горле. — Прости меня за эти три года…

Гарай повалился Ане в ноги и, глухо рыдая, принялся целовать ее сапоги.

— Будь счастлива, принцесса… — все повторял он. — Бог наградит тебя за твою доброту…

6.

…Ястреб в небе… качающиеся желтые колосья… страшное лицо, мелькнувшее совсем рядом… Убирайся! Факелы… звон оружия… тепло огня… кони… собаки… звуки клавесина… тихий смех… У тебя красивое платье, Ана… Застольные песни… запах благовоний, дыма, промокших под дождем плащей… Какой скользкий этот пол, осторожнее, Ана! Звуки охотничьего рога… отец… возбужденное загорелое лицо… Пора спать, дети… Я спою вам песню… «…Ты вернешься, дорогая… ты взойдешь на этот зеленый холм… я обниму тебя… и мы никогда не расстанемся, пусть даже солнце собьется с пути и ночь прогонит день… Что ж, пусть тогда звезды приблизятся к нам и освещают нам дорогу…»

… Мама, ты сейчас далеко и беспокоишься обо мне. Прости меня, прости, прости. Я не могла найти слов для расставания с тобой. Просто поверь, что это было необходимо. Я всегда помню и думаю о тебе. Ты знаешь, моя жизнь сейчас непроста, но я независима и здорова — ты всегда говорила, что это самое главное…

…У жизни оказалось много сторон, некоторые из них обрушились на нее с беспощадностью врага. Сменив дорогие одежды на простые, всегда закрывая от любопытных глаз нижнюю часть своего лица, она пересекала родную долину, с каждым днем приумножая свой опыт выживания. На постоялых дворах она требовала отдельную комнату и крепко запирала дверь. Ловкий удар кинжалом, которому обучил ее отец, уже дважды спасал ее от гибели. Пояс с зашитыми в него золотыми монетами, быстрый конь и удача помогли ей через три долгих месяца оказаться по ту сторону горных хребтов.

Она уже здесь, в краю ее грез. Но радости от этого не испытывает. Здесь те же, что и на родине, холмистые равнины, озера, реки, бревенчатые избы, крытые соломой… замки на скалистых утесах… Говорят, по берегам рек моют песок, добывая золото, но не похоже, что край этот процветает, — слишком жалобные песни поют женщины в селениях, слишком суровы взгляды у мужчин. Здесь ее не ждут, и впереди — бесконечное белое пространство, чужое и неприветливое. Но она едет по нему, вперед и вперед — лишь бы не оглядываться на далекие горные цепи.

Ледяное крошево, сыпавшееся с неба, сплошной белой завесой обволакивало всадницу. Ветер то и дело проваливался в глубокие сугробы, и Ана отчаянно пыталась найти дорогу в этой непроглядной тьме. Наконец ветер донес до нее слабый запах дыма — верный признак жилья. Она повернула коня и вскоре выехала на задворки занесенного снегом селения. Деревенька была совсем маленькой, в несколько бревенчатых изб с соломенными крышами. Она подъехала к ближайшей избе, спешилась и постучала в наглухо закрытое ставнями окно.

В доме было тихо, но через несколько мгновений глухой мужской голос через дверь настороженно спросил:

— Кто?

— Пустите на ночлег, я вам заплачу, — крикнула Ана.

За дверью послышались глухие голоса, спорили мужчина и женщина. Женщина говорила испуганно, мужчина успокаивал ее.

— Я очень замерзла, пустите, — снова крикнула Ана, изнемогая от усталости.

Наконец дверь приоткрылась, и в нее выглянула молодая симпатичная женщина. Держа в руках восковую свечу и кутаясь в вязаную шаль, она пыталась разглядеть в темноте ночную гостью. Ана выступила вперед. Увидев ее лицо, женщина выронила из рук свечу, вскрикнула и отскочив, захлопнула дверь. Ана услышала, как она испуганно запричитала.

— Убирайся, Дора! — озлобленно крикнул через дверь мужчина. — Не смей стучаться в наши дома, иначе я соберу всех мужчин нашего селения, и тебе не поздоровится! — В его голосе был страх.

— Я не Дора, — опомнившись, закричала Ана. Яростные порывы ветра толкали ее в спину и валили с ног. Она уже давно не чувствовала пальцев рук. — Я не знаю, кто такая Дора! Пустите переночевать, неужели у вас нет сердца? Я замерзну у вас под дверью! Мне некуда идти!

Женщина за дверью запричитала еще сильнее, и Ана услышала, как в доме заплакал ребенок. Через некоторое время мужчина приоткрыл дверь. В руках он сжимал топор. Женщина сзади светила ему свечой.

— Посмотрите на меня, я не Дора, — с отчаянием повторила Ана.

Пристально взглянув в ее лицо, мужчина что-то негромко сказал женщине. Та выглянула из-за его спины и нехотя признала:

— Вроде и правда, не она…

Ану впустили в дом. Хозяин увел Ветра под навес. В тесной полутемной комнате, где в колыбели, подвешенной к потолку из отесанных бревен, лежал ребенок, хозяйка помогла гостье скинуть обледеневший плащ, усадила ее за стол и подала глиняную чашу с горячим медовым напитком. Покачав ребенка и перекинувшись парой слов со стариком на лежанке в углу, она села прясть пряжу. Вскоре в дом вернулся хозяин.