"На суше и на море" - На суше и на море. Выпуск 23 (1983 г.) Страница 7

– Живи!…

Удар плетью ожег спину Федьки, распорол рубаху. Другой конвойный за шиворот оттаскивает Федьку от телеги, швыряет в толпу.

Гордеев просыпается весь в поту.

Федька Бич! Это же Федор Бичев, пращур Карпа Ивановича! На Дону есть и хутор Бичев. Может, Федор - основатель хутора?… Так и идет линия: Федор Бичев, Карп Иванович. Бабка Гордеева - урожденная Бичева, мать из той же семьи. И только он, Максим, Гордеев по отцу.

Все это странно - сны, родословная. Гордеев вспоминает недавний разговор с Константином Юреньевым.

Двадцать первый опыт проводил он. Пользовался вытяжным шкафом. Все это отражено в лабораторном журнале. Но как попал в шкаф нитроцезин? В журнале о препарате ни слова.

Когда Гордеев спросил об этом Константина, тот казался смущенным.

– Вы мне не доверяете? - спросил он, едва шеф заговорил о вытяжном шкафе.

Вопрос был нелеп. Секунду Гордеев смотрел на лаборанта. Лицо Юреньева покрывалось красными пятнами:

– Максим Максимович!…

– Ну что вы, голубчик, - начал успокаивать его Гордеев. - О недоверии нет и речи!

В конце рабочего дня Юреньев подошел к нему.

– Я что-нибудь сделал не так, Максим Максимович?

– Надо проветривать вытяжной шкаф, - спокойно сказал Гордеев.

Кажется, Юреньев ожидал чего-то другого. Он заговорил извиняющимся тоном.

– Простите меня, Максим Максимович. Я вас понял.

Но вот эти сны. А может, не сны? Может, реакция организма на какие-то стрессы, которых у каждого немало? Гордеев входит в свой подъезд.

Жена, Екатерина Игнатьевна, и двенадцатилетний сын Геннадий увлеклись телевизионной передачей.

– Катя, - говорит Максим Максимович, - я отдохну в кабинете.

Жена, не отрываясь от экрана, отвечает:

– Чай будет через полчаса.

В кабинете Гордеев вынимает из портфеля лабораторный журнал, кладет на стол.

Но сам он к столу не садится, ходит по комнате из угла в угол. Что-то его беспокоит.

Не сны, которые он только что вспоминал. Не записи о двадцать втором опыте. Беспокоит что-то неоформившееся, неосознанное. Неоконченный доклад? Нет. Юреньев? Гордеев замедляет шаги, останавливается посреди комнаты. В голову лезут обрывки фраз, мимолетные картины повседневной жизни. Нет, не Юреньев. Но все-таки то, что беспокоит, относится к лаборатории, к работе.

Гордеев садится на софу. «А вечер-то, вечер!» Это сказала Лиза, повстречавшаяся на тропинке в лесу. «Максим Максимович - вы?» - голос Юреньева. Гордеев окончательно теряет нить раздумий. Размышляет о Юреньеве.

Обычный работник, как десятки других ассистентов и лаборантов. Окончил Томский лесохимический институт. Усердный, исполнительный. Гордеев чувствует, что мысль его зашла в тупик. Так о чем он все-таки думал? Гордеев хочет сосредоточиться.

«Максим Максимович!…» - опять голос Юреньева, но уже в лаборатории. Гордеев тогда прервал его на полуслове. Что же он хотел сказать, лаборант?

– Макс, - в дверях Екатерина Игнатьевна. - Чай готов.

– Спасибо, - Гордеев поднимается с софы, подходит к столу, где на подносе дымится горячий чай.

– Спасибо, - повторяет он, хотя Екатерины Игнатьевны в комнате уже нет: она опять у телевизора.

Гордеев пьет чай и садится наконец за журнал. Все здесь изучено сто раз. Однако Гордееву вспоминается вязкий, приторный запах. Нитроцезин!…

Гордеев поднимает голову: вот что его беспокоило. Сны и нитроцезин связаны! Точнее, нитроцезин вызвал необычные сны. Может, случайность?… «Но позволь, - говорит сам себе Гордеев, - не было нитроцезина - не было снов. Появился нитроцезин - появились сны. Вывод?»

До вывода еще далеко, но Гордеев чувствует, что нашел правильный путь. С минуту он сидит, полузакрыв глаза, ищет решение. И находит: двадцать третий опыт он сделает с нитроцезином. Рискованно? Да. С ним шутки плохи. Но решение принято.

Ложась спать, Гордеев принимает таблетку валидола: сердце покалывает.

Утром предстояло совещание в Новосибирске. Машина ждала у подъезда. Ученый подосадовал, что опыт, который он во всех деталях обдумал, придется отложить. Но все же он распорядился приготовить все приборы и препараты, которые будут необходимы.

– Четыре грамма нитроцезина, - добавил он в заключение. Список составлял Юреньев, при упоминании о нитроцезине вопросительно вскинул глаза на шефа.

– Четыре грамма, - подтвердил тот, поднимаясь с табуретки, чтобы идти.

Естественно, такое распоряжение не могло не вызвать недоумения. Ведь для прошлых опытов требовались десятые доли грамма препарата. Зачем столько понадобилось сейчас?

– Максим Максимович, - спросил Юреньев, - кто вам будет помогать: я или Сердечный?

– Ни вы, ни он, - ответил Гордеев. - Работу буду проводить я сам.

Лаборанты кивнули и, пока Гордеев шел к двери, смотрели ему в спину, озадаченные.

– Что это значит? - спросил Сердечный, когда шеф покинул лабораторию.

– Не знаю, - ответил Юреньев. - В последнее время он, кажется, никому не доверяет.

– Нам? - спросил Сердечный.

– Мне-то, во всяком случае! - удрученно ответил Юреньев.

– Так… - протянул Сердечный. Он с любопытством взглянул на Юреньева. Что-то с ним происходит. Вот и Лиза неделю ходит зареванная. Может, у нее с Константином не ладится? Но и Максим Максимович никогда с сотрудниками не был столь резок, как нынче. И еще удивило Сердечного: двадцать третий опыт шеф хочет проводить сам. И этого раньше не бывало…

Совещание было обычным, и Гордеев почти не слушал ораторов. Думал о предстоящем опыте, о жене. Екатерина Игнатьевна моложе его на двадцать лет. В сущности он мало ее знал. Растила сына, заботилась о муже. Впрочем, какие заботы? Дежурная фраза: «Чай будет через полчаса». И действительно, каждый раз ровно через тридцать минут приносила в кабинет стакан горячего, но скверно заваренного чая. Завтракал и обедал Максим Максимович в академической столовой вместе со всеми сотрудниками. О домашнем уюте как-то не думалось. Все мысли поглощали исследования. Вот и сейчас, когда кончилось совещание, он поехал не домой, а в лабораторию, хотя рабочий день кончался.

Здесь все было готово: реактивы, химическая посуда, журнал для записей, в отдельной пробирке - нитроцезин, щепоть желтых полупрозрачных кристаллов.

Работа предстояла привычная. Цель опытов получить радикал, капли жидкости. Поскольку компоненты и дозировка веществ менялись, радикал по концентрации никогда постоянным не был. Тут же его анализировали на содержание вещества, которое должно было стать основой лечебного препарата - анаркотина, как его уже окрестили в лаборатории. Если этого вещества оказывалось на миллиграмм больше, чем в предыдущем опыте, работа считалась удачной. Если меньше - очередной опыт проводили с иной дозировкой исходных веществ. Все это было так привычно, что Гордеев работал почти механически.