Теодор Старджон - Это был не сизигий Страница 7

— Лео… как ты можешь касаться его?

— К мыши приятно прикасаться. Ты никогда не пробовала?

Она содрогнулась, словно я был Горацио, только что беседовавший с тенью.

— Я их не выношу.

— Мышей? Только не говори, что такой человек, как ты, может страдать традиционной викторианской ненавистью к мышам!

— Не смейся, — сказала она слабым голосом. — Не только к мышам. К любому маленькому зверьку — к лягушкам, ящерицам, и даже котятам и щенкам. Мне нравятся взрослые собаки, и кошки, и лошади. Но так или иначе… — Она снова содрогнулась. — Когда я слышу, как маленькие коготочки стучат по полу, или вижу, как маленькие существа бегают вдоль стен, я просто схожу с ума. Я вытаращил глаза.

— Когда ты слышишь… Да, хорошо, что ты не осталась в прошлый вечер еще на час.

— В прошлый вечер?..

Потом она повторила: «В прошлый вечер?..» совершенно другим тоном, взгляд ее был обращен внутрь, глаза лучились счастьем. Она фыркнула.

— В прошлый вечер я рассказывала… Артуру об этой своей небольшой фобии.

Если я думал, что умелое обращение с мышонком зачтется в мою пользу, то явно ошибался.

— Ты лучше беги, — сказал я с горечью. — Может быть, Артур ждет.

— Да, — согласилась она без малейшего раздражения, — может быть, ждет. До свидания, Лео.

— До свидания. Мы помолчали.

— Ну, — повторила она, — до свидания.

— Да, — отозвался я, — я позвоню тебе.

— Непременно, — сказала она и ушла.

Я долго сидел на кушетке, стараясь свыкнуться с тем, что произошло. Не стоило обманывать себя: что-то произошло между нами. Главным образом, что-то по имени Артур. Я никак не мог понять, как он мог возникнуть — при наших отношениях с Глорией. За всю свою жизнь и во всех книгах, что я прочел, я не встретил ничего подобного такому слиянию душ. Мы оба почувствовали это, когда встретились; такое не исчезает. Артуру предстояло небывалое соперничество, поскольку было очевидно, что у Глории совершенно те же качества, что у меня, и одно из них — верность. Я мог бы понять — если бы очень постарался — как другой человек мог перешибить меня в том или ином отношении. Есть люди, у которых больше ума, красоты, силы. И с нами бы ничего не случилось, если бы я лишился любого из этих качеств.

Но не верности! Нет! Она слишком велика; ничто из того, что у нас есть, не может возместить утрату верности.

Я поднялся, чтобы зажечь свет, и поскользнулся. Пол был влажный. Не только влажный, еще и мягкий. Я с трудом добрался до семирожковой лампы и врубил полный свет. Комната была засыпана тапиокой. На полу ее слой доходил до лодыжек, на стульях и кушетке толщина его была несколько дюймов.

— Она сейчас думает о тапиоке, — сказала Голова. Только на сей раз это была не голова, а дряблая масса живой ткани. В ней виднелись пульсирующие кровеносные сосуды. Желудок мой судорожно сжался.

— Ах, прости, я не в фокусе.

Отвратительное месиво — очевидно, обнаженный мозг — придвинулось ближе и сделалось лицом.

Я вытащил ногу из вязкой массы, отряхнул ее и поставил обратно.

— Хорошо, что она ушла, — произнес я хрипло.

— Тебя пугает эта штука?

— Нет! — сказал я. — Конечно, нет!

— Она исчезнет, — объявила Голова. — Послушай, жаль огорчать тебя, но это не сизигий. Ты пропал, парень.

— Что не сизигий? — задал я вопрос. — И что — сизигий?

— Артур. Вся эта история с Артуром.

— Уходи, — проскрипел я. — Говори осмысленно или уходи. Лучше уходи.

Голова покачалась из стороны в сторону с самым доброжелательным выражением.

— Оставь, — сказала она. — Забудь все. Помни только хорошее и отойди в сторонку.

— Но ты вовсе не хорошее, — пробормотал я, с трудом пробираясь к книжному шкафу. Взял словарь, сердито поглядывая на голову, на лице которой сочувствие мешалось с удивлением. Внезапно тапиока пропала. Я листал книгу. Сиерра, сиеста, сизаль…

— Нашел, — сказал я торжествующе. И прочел:

— «Сизигий — одна из точек, в которых Луна наиболее близка к Земле и Солнцу, в новолуние или полнолуние». Ты хочешь сказать, что я влип в какое-то астрологическое колдовство?

— Вовсе нет, — быстро проговорила Голова, — но должен заметить — если это все, что говорится в твоем словаре по поводу сизигия, то словарь не очень хорош. — И с этим исчезла.

— Но… — сказал я рассеянно, снова заглядывая в словарь. Да, больше ничего о сизигии там не было. Чувствуя дрожь во всем теле, я поставил его на место.

Что-то пушистое, размером с кошку, пронеслось по воздуху и вцепилось мне в плечо. Я испуганно попятился, врезался в шкафчик с пластинками и шлепнулся на спину рядом с дверью. Зверек перепрыгнул на кушетку и уселся, разложив длинный пушистый хвост по спине, не сводя с меня блестящих, как самоцветы, глаз. Это была белка.

— Привет! — сказал я, поднимаясь на колени, затем вставая на ноги. Откуда ты тут взялась?

Белка характерным быстрым движением скакнула на край кушетки и замерла, широко расставив все четыре лапы и задрав голову; хвост вычерчивал в воздухе траекторию только что совершенного скачка, а сам зверек уже был готов немедленно прыгнуть в любом направлении, хоть на потолок. Я смотрел на белку в некотором замешательстве.

— Пойду взгляну, нет ли у меня грецких орехов, — сказал я ей. И направился к двери. Белка прыгнула на меня. Я поднял руку, чтобы прикрыть лицо. Белка снова вцепилась когтями в мое плечо и скакнула с него…

Как я понимаю, скакнула в четвертое измерение или куда-то в этом роде. Поскольку я искал ее под кроватью, под стульями, в стенном шкафу, в буфете и на стеллаже, и не обнаружил ничего похожего. Она исчезла совершенно, как и слой тапиоки…

Тапиока! Что говорила голова о тапиоке? «Она сейчас думает о тапиоке». Она — это Глория, разумеется. Все это безумие каким-то образом связано с Глорией.

Глория не только не любила тапиоку — боялась ее.

Я немного подумал, затем взглянул на часы. Глория уже должна была добраться до гостиницы. Я подбежал к телефону, набрал номер.

— Гостиница «Сан-Дрэгон», — отозвался невнятный голос.

— 748, будьте добры, — поспешно сказал я. Несколько щелчков. Затем:

— Алло?

— Глория, — сказал я, — послушай, я…

— А, это ты… Ты не можешь позвонить мне попозже? Я очень занята.

— Могу и позвоню, только ответь мне быстренько, ты боишься белок?

Не говорите мне, что дрожь не передается по телефону. В этот раз, по крайней мере, я слышал, как Глория дрожит.

— Ненавижу их. Позвони мне около…

— Почему ты их ненавидишь? Подчеркнуто терпеливо она объяснила: