Михаил Савеличев - Олаф, сын Улафа Страница 7

Осень приносила запахи богатого города, лежащего где-то там, всего в каких-то шести неделях пути от Гарада и Устахольма, но зима не давала никаких шансов добраться до него в этот год. Днепр покрылся льдом, снег укрыл вытащенные на берег лодки. Викинги погрузились в печаль от вынужденного безделья.

Несколько раз за зиму и весну Улаф побывал в Киеве, погостил у старого Энгля, который отказался покинуть могилу сына, и выспрашивал у старика все подробности о его походе в Константинополь. Но Энгль теперь мало чем мог помочь конунгу - он бормотал что-то невнятное и спрашивал у того не видал ли он где Торальда Могучего.

Темными вечерами Волк смотрел в костер и вспоминал сына. Слабая тоска кусала его сердце и возлежала на его душе, отчего становилось не по себе. Слушая саги сказителей, Улаф размышлял о хитрости богов и о бессилии даже самых могучих воинов перед их замыслами. Что заставило Тора опустить свой молот на Торальда и лишить его чести погибнуть у стен неприступного города с мечом в руке, а не с кружкой лечебного пойла под носом? Может быть, и сам Молотобоец не знал ответа? Если кто и знает ответ, то это Один, не пожалевший глаза за свою мудрость! А что отдал бы он, Улаф, за судьбу сына своего? Боги молчали в ответ на его вопросы, а в снах конунга царила беспросветная тьма. Ему казалось - он целую вечность прозябает в чужой стороне, снова и снова спускаясь по рекам к далекой и недостижимой цели, но стоит ему только увидеть вдали величественные стены, мраморные дворцы волшебного города, как время обращается вспять, и он вновь оказывается там, откуда начал свое предприятие.

Как только сошел снег и река съела весь лед корабли были просмолены и спущены на воду. Кровь кипела в жилах от желания схватиться не на жизнь, а на смерть с достойным врагом и многие молили Тора, дабы он послал им скорейшей битвы. Молотобоец оказался не так глух, как об этом стал подумывать Улаф, и на Апьфоре, где лодки вновь пришлось тащить на собственных плечах, на дружину из-за холмов наскочили сотни диких людей, ликом и волосами похожими на скандинавов, но с диким выражением лиц степных кочевников.

Это действительно был дар богов. Печенеги не ожидали столь яростного отпора. Много полегло незадачливых грабителей, привыкших обирать беззащитных купцов. Торин и Хельги, два непобедимых берсерка, вгрызались в толпы диких всадников, рыча как звери, кусая собственные щиты и крупы лошадей, яростно работая громадными мечами, рассекая на части людей и животных, а в проложенные ими просеки шли их товарищи, заканчивая кровавую жатву тех, кому Тор не дал милостиво легкой смерти. Не сразу поняли кочевники на кого они напали, немногие вырвались из схватки, и их еще долго преследовали в степи ужасный рев и стоны умирающих соплеменников. Даже голодные стервятники опасались спуститься на злое поле.

И вот их ноздрей вновь достиг запах моря. Не было в нем холода Балтики, а только жар южного Солнца, но и он показался им родным. Берега растаяли, вода почернела, в ней переливались многочисленные удивительные животные, словно цветы северных русалок. Ветер раздул большие паруса, облегчая работу гребцов, и корабли врезались в морской простор, широкими днищами раздвигая волны, носовыми драконами вглядываясь туда, где за пеленой облаков прятался волшебный град Константинов.

В воздухе раздавался гул, который знающие люди объявили ударами молота Тора - бог бил в ворота Константинополя, ожидая прибытия храбрых воинов.

Местом чудес было южное море и южные земли. Звезды так низко висели над водой, что протянутой руке чуть-чуть не хватало, чтобы достать разноцветные огоньки, среди медуз лениво проскальзывал огромный морской змей, с тихим шелестом задевая и раскачивая корабли, птицы с человечьими головами садились на мачты и звонко смеялись, а на облаках возлежали нагие девы и дразнили храбрых викингов.

Только север, снег и лед могли породить могучих воинов, только Локи возжигал в сердцах жадность и злость, только скудные и мрачные леса в своих отдаленных чащобах рождали в муках волшебные грибы, чья пыль будила в храбрецах дух медведя, а у трусов забирала жизнь. Богатство и тепло юга неспособны на суровость, они дают алчность без силы, ум без храбрости, надежду без удачи, веру без стойкости. Обилие развращало людей и ничто уже не могло противостоять напору Севера. Мудр был Один, поселивший народ свой на камнях, где и деревья с трудом укореняются, но только так бог смог сохранить их силу.

Иногда на горизонте возникали паруса других кораблей, но никто из них не осмеливался подойти близко к флотилии Улафа и конунг усмехался, представляя как тамошние разжиревшие купцы суетятся, поднимая дополнительные паруса, или сами усаживаются за весла, помогая утомленным гребцам. Теперь и проводники были не нужны дружине. Все чуяли запах золота, специй и благовоний, все слышали отдаленный гул больших рынков и скрип множества судов у причала. Не стихал колокольный звон, и опытные воины говорили, что бьют они на домах, где поселился новый бог.

В воде плавал мусор - отбросы громадного города, раскинувшегося на бескрайних просторах, отгородившегося от опасностей морем и сушей, предающийся развлечениям и не подозревающий, что пришло время заплатить дань за все годы неги и беззаботности. Горизонт пророс сотнями парусов, но не знал южный народ, что за угроза надвинулась на них с ледяного севера, где сердца воинов сделаны изо льда и чей меч не знает милости.

Это был черный день для града Константинова.

Ничего так и не смогли понять его жители, погрязшие в неге и разврате, когда неведомый им народ, неизвестный народ, живущей вдалеке от их земли, где небо сходится с твердью, где из снега делают жилища, а изо льда - одежды и оружие, дикий, кочевой, не знающий жалости, внезапно и в мгновение ока, как морская волна, хлынул через границы и, подобно дикому вепрю, принялся истреблять людей, словно траву. Детей отрывали от материнской груди и швыряли на камни, становившиеся их могилой. Матерей убивали и бросали на еще дергавшиеся в конвульсиях тела младенцев. Реки окрасились человеческой кровью, фонтаны и бассейны невозможно было разглядеть из-за гор сваленных в них трупов. Искали они прибежища в жилищах своего нового бога, но мало чем помог тот им. Золото и каменья, грудами сваленные в храмах как цветы пчел привлекали викингов и те, словно плуг, врезались в податливую почву обезумевших от страха людей, лишившихся всякой надежды на спасения и не имеющие смелости такую надежду сохранить с мечом в руках.

Гвардия наемников пыталась сдержать напор варваров, перекрыть все подходы ко дворцу, но почти мгновенно была сметена стальным клином берсерков, которых не брали ни стрелы, ни копья, ни мечи. Дольше всех продержались защитники Софии и то лишь потому, что командовал там железными полками Игнатий Римлянин, противопоставивший дикой и неорганизованной толпе вопящих викингов тройные шеренги панцирной пехоты, а также применивший спешно снятые с боевых кораблей огнеметы.