Кальде Длинного Солнца - Джин Родман Вулф Страница 71

Она уже сделала, махнув свободной рукой в пустоте справа от Гагарки.

Он тряхнул ее, не грубо.

— Не надо, Сиськи. Я же говорил тебе.

— Его здесь нет. И вообще ничего нет.

— Хорошо, здесь ничего нет. Я просто прикалываюсь.

— Ты не должен так делать. — Она встала. — Ты понятия не имеешь, как я гребано испугана и голодна.

Гагарка тоже встал.

— Ага, тебе не до смеха, точняк. Прости, Сиськи. Я так больше не сделаю. Пошли.

— Куда?

— Наружу.

— Тесак, на самом деле?

— Точняк. Ты голодна. И я. Выйдем наружу и закажем клевый ужин у Свиньи или в одном из таких мест. Потом снимем номер и немного отдохнем, Он говорит, что я должен отдохнуть. Потом, могет быть, займемся тем, что сказала Сцилла, только я еще не знаю. Я должен буду его спросить.

— Тартара? Ты все время говоришь о нем? Ты действительно с ним встретился?

— Ага. Там по-настоящему темно и очень мокро. Вода вроде как сочится через потолок. Если бы ты увидела то место, ты б, скорее всего, туда не вошла, но там нет ничего, что навредит тебе. Во всяком случае, мне так кажется.

— Тесак, у меня все еще есть фонарь Гелады, только его никак не зажечь.

— Мы не будем, — сказал он ей. — Это не очень далеко.

— Ты сказал, что мы идем наружу.

— Это по дороге. — Он остановился и посмотрел ей в лицо. — Только мы бы пошли, даже если бы не было, потому как он хочет нам что-то показать. Он только что сказал мне, сечешь? А сейчас слушай здесь.

Она остановилась, поплотнее завернувшись в сутану Наковальни.

— Это настоящий бог. Тартар, как я и сказал тебе. У меня голова не очень-то варит, потому как у меня там вмятина и огромный кровоподтек. Так он сказал. Он пытается это исправить, и я чувствую себя гораздо лучше после того, как он начал. Но мы должны делать все, что он говорит, так что ты пойдешь, даже если мне придется тебя нести.

* * *

— Лес дев, — каркнул Орев. — Здесь дев!

Шелк сел; «дев» могла быть Гиацинт. Если и есть малейший шанс — один на тысячу, один на десять миллионов, — если вообще есть какой-то шанс, он должен идти. Он заставил себя встать, подобрал рюкзак, закашлялся, сплюнул и заковылял прочь. Тропинка повернула направо, потом налево, спустилась в крошечную долину, потом раздвоилась. Огромные цветы, белые как призраки, источали влагу.

— Я иду, Орев. Скажи ей, что я иду.

— Здесь, здесь!

Голос птицы прозвучал очень близко. Он сошел с сияющей тропинки, ноги погрузились в мягкую почву; он раздвинул листья, и на него поглядело лицо, которое могло принадлежать трупу, лицо со впалыми щеками и мутными глазами. Он вздохнул, и увидел, как раздвинулись бескровные губы. К нему летел Орев, ставший двумя птицами.

Он сделал еще один шаг, стараясь, насколько возможно, не мять сгрудившиеся растения, и оказался на красных камнях, окружавших маленький, не больше скатерти, бассейн; тропинка подходила к нему с другой стороны.

— Здесь дев! — Орев прыгнул на голову деревянной фигуры и резко клюнул ее.

— Да, — сказал Шелк, — это Фелксиопа. — Ни у какой другой богини не было таких раскосых глаз и резной мартышки, примостившейся на плече. Он постучал пальцем по своему отраженному лицу и хлопнул в ладоши, но никакой монитор не появился в серебряном шаре, который она держала в руке.

— Обыкновенное зеркало, — сказал он Ореву. — Я надеялся, что это может быть стеклом… что Гиацинт может позвать меня через него.

— Нет звать?

— Увы, через это никто не позовет. — При помощи дружески настроенного дерева он прошел по каменному бортику бассейна к качелям, обращенным к воде. Здесь, как и сказал Узик, он увидел бассейн, отражающийся в зеркале Фелксиопы, и зеркало, отражающееся в нем.

Гиераксдень считался днем для смерти и почитания мертвых.

Журавль умер; но он, Шелк, еще нет. Сегодня фелксдень, день игральных костей и гадания при помощи магического кристалла, день для фокусов и заклинаний, для охоты и ловли животных; Шелк решил не делать ничего из этого, откинулся на спинку качелей и закрыл глаза.

Фелксиопа была самой жестокой и самой доброй из богинь, одновременно, и даже более переменчивой, чем Молпа, хотя, как говорили, — и вот почему ее изображение стояло здесь — благоволила любовникам. Любовь — самое великое волшебство; если Ехидна и ее дети сумеют убить Киприду, Фелксиопа, без сомнения, несомненно…

— Станет богиней любви через век или даже раньше, — сказал Внешний, стоявший не за спиной Шелка, как на площадке для игры в мяч, а перед ним, на неподвижной воде бассейна — высокий, мудрый и добрый, с почти видным лицом. — В таком случае и я назову ее так, задолго до конца. Как делаю с многими другими. Как, даже сейчас, называю Киприду, хотя любовь всегда идет от меня, настоящая любовь, истинная любовь. Первый роман.

Внешний стал танцующим мужчиной из музыкальной игрушки, а вода — полированным основанием игрушки, на котором он танцевал вместе с Кипридой, которая была Гиацинт и, одновременно, мамой. «Первый роман, — пел Внешний вместе с музыкальной шкатулкой. — Первый роман». Вот почему его называют Внешний. Он всегда вне…

— Я, э, надеюсь и… хм… верю, что не помешал тебе?

Шелк резко проснулся и дико огляделся.

— Муж идти, — заметил Орев. — Плох муж.

Орев сидел на камне за бассейном Фелксиопы; высказавшись, он, для пробы, клюнул маленькую серебряную рыбку, которая с ужасом метнулась прочь.

— Имена… хм… не требуются, а? Я знаю, кто ты такой. Ты знаешь меня, э? Достаточно для нас обоих.

Шелк, узнавший покачивавшегося посетителя, начал было говорить, но, обдумав сказанное, решил промолчать.

— Превосходно. Я… э… мы очень рискуем, ты и я. Настоящая… э… авантюра. Просто оттого, ик, что мы здесь. В этом доме на холме, а?

— Не хотите ли сесть? — Шелк с трудом встал на ноги.

— Нет. Я… э… нет. — Посетитель опять негромко рыгнул. — Спасибо. Я ждал в… э… баре. Где, ик, был вынужден купить выпивку. И… ик… выпить. Стоять лучше. Хм, сейчас, а? Я бы только… э… хотел бы облокотиться на это, если возможно. Но, ты, пожалуйста… э… сядь, па… — Он закрыл рот рукой. — Сядь, куда угодно. Это я, который должен… и я буду. Я, хм, сам. Как ты видишь, а?

Шелк опять уселся на качели.

— Могу ли я спросить?..

Гость поднял руку:

— Откуда я узнал, что найду тебя здесь? Я не