Альфред Ван Вогт - ФАТА-МОРГАНА 2 (Фантастические рассказы и повести) Страница 71

— Боже! — он с трудом перевел дыхание, употребляя самое древнее заклинание против зла, которое он когда-либо слышал, и, оторвав ее руки от своей шеи, с такой силой оттолкнул ее от себя, что она отлетела на середину комнаты. Смит же отшатнулся к двери, тяжело дыша, и смотрел на нее, не сводя глаз, в то время как необузданное отвращение медленно затихало в нем. Она упала на пол около окна и, когда она лежала там, прислонясь к стене и опустив голову, он вдруг с удивлением заметил, что ее тюрбан съехал набок — тюрбан, который, как он был уверен, прикрывал лысину, — и что локон ярко-красных волос выглянул из-под него, таких же ярко-красных, как и ее одежда, таких же нечеловечески красных, как и ее не по-человечески зеленые глаза. Он посмотрел на нее, тряхнул, будто оглушенный, головой, опять посмотрел, так как ему показалось, будто толстый красный локон шевельнулся, прильнув к ее щеке.

Когда локон коснулся щеки, ее руки легким движением взлетели вверх, и она спрятала локон под тюрбан движением, очень похожим на человеческое, и опять опустила голову на руки. И ему показалось, что она украдкой глядела на него сквозь глубокие тени своих пальцев.

Смит сделал глубокий вдох и провел рукой по лбу. Необъяснимое мгновение прошло так же быстро, как и наступило слишком быстро, чтобы он мог его понять или проанализировать.

— Надо кончать с сегиром, — сказал он неуверенно сам себе. Неужели он вообразил себе ярко-красный локон? В конце концов, она — всего лишь красивое, коричневое существо женского пола, одна из многих представительниц получеловеческих рас, которые населяли планеты. И больше ничего. Красивое, маленькое существо, но животное…

Он засмеялся нервным смехом.

— Конечно! — сказал он. — Я не ангел, но где-то должна быть граница. Вот! — Он подошел к кровати, нашел несколько одеял в беспорядочной куче вещей и бросил их в дальний конец комнаты. — Ты можешь спать здесь!

Она молча поднялась с пола и начала раскладывать одеяла, и каждое ее движение выражало непонятное смирение животного.

Этой ночью Смиту приснился странный сон. Ему приснилось, что он проснулся в каком-то помещении, наполненном тьмой, лунным светом и движущимися тенями, так как ближайший спутник — луна Марса несся по небу, а тьма на планете под ним была заполнена беспокойной жизнью. И что-то — какое-то безымянное, невероятное существо — обвилось вокруг шеи… что-то похожее на мягкую змею, влажное и теплое. Оно лежало свободно и легко на его шее — и тихо двигалось, очень тихо, с легким, нежным нажимом, от которого по его нервным клеткам проходили липкие волны восторга, опасного восторга — сильнее, чем физическое наслаждение, более глубокого, чем духовная радость. Эта мягкая теплота гладила его со страшной нежностью, проникая вплоть до глубочайших уголков его души. Он был от него в таком восторге, что совсем ослабел, но все же знал — это мгновенное знание возникло из глубин невероятного сна, — что нельзя затрагивать душу. И вместе с этим откровением его охватил ужас, и восторг превратился в отвращение, ненавистное, омерзительное, — но все же в высшей степени приятное отвращение. Он попытался поднять руки и оторвать от шеи это чудовищное существо — но попытался это сделать лишь вполсилы, так как, хотя его душа испытывала отвращение до самых своих глубин, тело пронизывал такой восторг, что руки почти отказывались сделать это. Но когда он все же сделал попытку поднять руки, по нему пробежала ледяная дрожь, и он понял, что не может двигаться — его тело лежало совершенно неподвижно под одеялом, как живой мрамор, по жилам которого пробегал бешеный восторг.

Отвращение охватывало его все сильнее, в то время как он боролся против парализующего сна — борьба души против вялого тела — титаническая борьба, пока светлые полосы не пробили пульсирующую темноту, собравшись вокруг него и окутывая его, и пока он не впал в забытье, переходящее в сон.

Когда на следующее утро его разбудил сияющий солнечный свет, проникающий сквозь чистую, тонкую атмосферу Марса, Смит полежал некоторое время в постели и попытался вспомнить, что ему приснилось.

Сон был явственнее, чем действительность, но теперь он уже не мог точно припомнить его — разве что сон был приятнее и ужаснее всего, что он пережил в жизни. Некоторое время он лежал в постели и гадал, как вдруг какой-то тихий шорох в углу прервал его мысли, он сел и увидел девушку, которая лежала на своей постели, свернувшись, как кошка, и смотрела на него круглыми, серьезными глазами. Он с жалостью посмотрел на нее.

— Доброе утро, — сказал он. — Я видел дьявольский сон… Ну, хочешь есть?

Она молча покачала головой, и он мог бы поклясться, что в ее глазах сверкнули украдкой странные, веселые искорки.

Он потянулся, зевнул и прогнал сон из своей памяти.

— Что мне с тобой делать? — спросил он и стал думать о предстоящем. — Через день—два я уеду отсюда, а взять тебя с собой я не могу, понимаешь. Откуда ты, собственно, приехала?

Она снова покачала головой.

— Не хочешь сказать? Ну, это твое дело. Ты можешь оставаться здесь, пока я не сдам комнату. Тогда тебе придется заботиться о себе самой.

Он опустил ноги на пол и взял свою одежду.

Десять минут спустя он уже прилаживал свое лучевое ружье у пояса и тогда обратился к девушке.

— В коробке на столе пищевые концентраты. Их должно хватить до моего возвращения. И будет лучше, если ты опять запрешь дверь, когда я уйду.

Невозмутимый взгляд ее больших глаз был единственным ответом, и он не был уверен, поняла ли она его, но дверь она заперла так же, как и накануне, когда он вышел, и, слегка ухмыльнувшись, он стал спускаться по лестнице.

Воспоминание о необычном сне, приснившемся ему в последнюю ночь, оставило его, как обычно и бывает в подобных случаях, а когда он добрался до улицы, то совсем забыл о девушке и обо всех событиях вчерашнего дня, которые были вытеснены насущными потребностями сегодняшнего.

Все его внимание было поглощено делом, ради которого он прибыл сюда. Он так усиленно занимался своими делами, что все остальное не находило места в его мыслях, и с той минуты, как он вышел на улицу, и до того момента, когда он вечером возвращался домой, каждый его поступок имел серьезные причины: но если бы кто-либо в течение дня следил за ним, то ему бы показалось, что он бессмысленно разгуливает по Ландаролу.

Смит потратил по меньшей мере два часа на то, что праздно шатался у космодрома и наблюдал сонными бесцветными глазами за космолетами, которые прибывали и стартовали, рассматривал пассажиров, которые прилетали и улетали, грузы, ожидающие отправки, погрузку — особенно погрузку.