Феликс Дымов - Санаторий Страница 72

Он объяснил ситуацию с Никитой и добавил:

— Кстати, понять не могу, почему он до сих не здесь.

— Ему же лучше. Пусть только попробует скандалить. Вышибу отсюда, никакой участковый не поможет.

— Ну ты и грозная у меня…

Теперь они оба смотрели, как перепархивает по ветвям шиповника пара жемчужно-розовых бражников с круглыми “глазками” на крыльях. Где-то захрустел хворост под осторожной звериной лапой. Нервно звякнул торопливый будильник, скрипом ответила ему со двора дверь мусорника. Диковинный коктейль звуков и впечатлений. Поздний городской вечер — и час Волка в глухом лесу.

— Знаешь, о чем я сегодня думал?

— О чем?

— Ведь я, по сути, никогда не бывал в таких уголках… Здесь, у нас, на Земле. Разве что в пионерском лагере. А то еще с училищем… выезжали “на шашлыки”. Шум, гам, у кого-нибудь обязательно транзистор… вина нахлещемся… тоже мне, общение с природой!

— Давай в мае сорвемся куда-нибудь. В деревню. Я возьму дней пять за свой счет; мне дадут.

— Не в этом дело, Лана. Я отравлен, понимаешь? “Труба” эта проклятущая, суета, дрязги, торговля собой… Мне скоро тридцать, а я до сих пор ни черта не сделал, нигде не побывал. Тяжелый какой-то стал, старый, вялый… В Сибирь куда-нибудь… в Норильск, Хатангу… Поехала бы со мной, а?

Лана ответила матерински-терпеливо:

— Кто-то ведь должен быть и оформителем, лапушка.

— Да, должен. Но, наверное, только тот, для кого эта работа — одна на свете… дело жизни! Вообще, я думаю, плохих работ нет, а есть люди не на своем месте. Как я. Вот посмотри… — Он с трудом заставил Лану отвернуться от оазиса, глянуть на рельефы — сухой, скучный рисунок подъемных кранов и солнц, похожих на шестерни. — Ведь есть же на свете человек, который сделал бы это гениально… а главное, сделал бы с удовольствием! А мне противно. Я себя буквально заставляю браться за нож, за краскопульт… Значит, не мое дело!

— А какое твое?

— Когда-то думал — писать маслом… Не вышло! Во всяком случае, сейчас мне было бы легче валить сосны где-нибудь в тайге… плотничать, столярничать… Перед собой честнее.

— Тогда свари кофе, — неожиданно лукаво покосилась Лана. — Вполне честная работа. Все равно ведь не уснем!

— Сахара нет.

— Тем лучше. Шелтон советует поменьше сладкого.

В отрешенном состоянии, шагая сквозь призрачные фиолетовые сумерки, он отыскал медную “турку”, выдул из нее пыль и понес под кран — набирать воду. Он чувствовал себя участником спектакля, который вот-вот оборвется.

Однако, стоя за дощатой перегородкой, наш герой внезапно постиг, что нынешний акт спектакля довольно-таки мрачен. Час Волка. Самая темная предрассветная стража, когда человек особенно слаб и безволен, нервы его пропитаны ядами усталости. Потому-то и приходит Волк. Человек в этот час — легкая добыча. Кто может выйти на поляну в другой Вселенной? Пусть не убить, но одним своим появлением смешать строй души, внедрить в память тот гибельный ужас — один на всю жизнь, — которого, помнится, ждал наш герой в детстве, ночью на пустой улице, торопясь мимо витрины с манекеном. А вдруг подмигнет манекен? Двинет рукой?..

Он представил себе, как закричала бы Лана.

И она закричала. Сперва коротко, сдавленно ахнула; потом завопила, что называется, дурным голосом. “Турка” брякнулась на дно умывальника. С мокрыми руками он выскочил из-за перегородки.

То ли оступилась сердечная подруга, решив поближе рассмотреть цветы или ягоды, то ли намеренно сделала лишний шаг — осталось неизвестным. Властно, как бич на цирковой арене, хватил по ушам гром; ливень повалил на островок. Сразу вымокшая до нитки, дрожащая Лана топталась в орляке, втянув голову и обхватив руками плечи. Волосы прилипли к ее щекам, блестели зрачки и зубы. Она вертелась на месте, подобно щенку под ногами прохожих, и звала нашего героя по имени. И он отвечал, и бегал, разбрызгивая воду, вокруг островка, — но тщетно. Лана была слепа и глуха к оставленному миру. Мокла одна-одинешенька в запредельной чаще, под гнетом внезапно разгулявшейся грозы. Может быть, потому и разъярились стихии, что из мира иного метеоритом бухнулась Лана?..

Блеск неба был мутен и зловещ, ручьи щупальцами протянулись через мастерскую. Вода вынесла из-под щита с проволокой для резки плит целую гору окурков.

Вспышка — иссиня-белая, зеленоватая, беспощадная, как дуговая сварка. Треск исполинского бича — ненужный, чрезмерный для загнанного существа, пытающегося спрятаться на озаренной молниями арене. Запах озона и гари.

Не колеблясь более, он ринулся напролом. Лбом и выброшенными вперед кулаками пробил горячий упругий барьер. И увидел кольцевую колоннаду стволов вокруг черной прогалины, стволов красной меди с косматыми бледными кронами; и кипящие тучи, и молнию между ними — широкую извилистую реку пламени; и сиреневую крылатую корону с черным ядром — то, что он считал луной…

Но очередной гром, вместо того, чтобы размозжить и расплющить двоих дерзких, вдруг затрепетал, загадочно дробясь, изошел каким-то обиженным басовым воем. Словно замедлила ход и “поплыла” магнитная запись.

Больше не было островка. Кто знает, какие катаклизмы увечили теперь тот мир! Герой наш стоял на коленях посреди обширной лужи на полу и прижимал к себе измокшую, накрепко зажмурившуюся Лану. Кто-то сверху, возмущенный буйством грома, ложкой колотил по стояку отопления; во входную дверь тарабанил и орал Крымов. Но наш герой только смеялся счастливым смехом, шепча в маленькое ухо подруги утешительную бессмыслицу: “Уедем. Я начну все сначала. Ты веришь мне, Лана?”

Аркадий Пасман

Черный дождь

Неосуществившиеся дела нередко вызывают катастрофическое отсутствие последствий.

Глава первая

Мне кажется, что так, как сейчас, было всегда. Это только Старые, собравшись вечером у очага, рассказывают иногда длинные мудреные истории о каких-то давным-давно прошедших временах. Перебивают друг друга, торопятся, слюной брызжут — смех, да и только! А потом вдруг замолчат, собьются в кучку у огня и сидят нахохлившись — точь-в-точь замерзшие вороны.

Вообще-то обычно Старые не врут. Наоборот, всему что мы знаем и умеем, мы научились от них. Ведь почти все учителя — Старые. И Врач — Старый. Его зовут Миха, он все может. И зубы лечит, и живот, и колючки Серой Цапки вытаскивает — будь здоров! А прошлым летом я с Волом и Колом лазил в Цех, за железом, — Кузнец велел, только он говорил через ворота идти, а это далеко, вот мы через стенку и полезли, а она как грохнется! Я ногу сломал. Больно — жуть! Но не орал, что я, маленький? Молчал, только зубы скрипели. Ну, притащили меня в дом, сил уже нет, думаю — сейчас помру. А Старый Миха сварил травы, дал выпить — сразу полегчало, я заснул. Пока спал, он мне к ноге две деревяшки привязал — зажило, как на собаке. Это тоже Старые так говорят. А откуда им знать, как на Собаках заживает? Видно, опять старая поговорка — ведь к Собакам лучше близко не подходить, месяц назад в соседнем Доме опять двух охотников разорвала Стая.