Борис Долинго - Круглые грани земли Страница 74

Лис вспомнил рожи парней, вылезших из джипа на стоянке. Уж чего-чего, а следов патриотизма на них явно не было. Пусть исламисты тащат сюда наркотики и травят молодёжь — какая разница, если и мы, скажем, можем на этом заработать?

Крушение империи, гибель России… Лис вспомнил, как издевалась коммунистическая пропаганда над высказываниями русских интеллигентов и философов, не принявших Октябрьскую революцию, точнее — переворот, и голосивших, например, как А.Блок: «А это кто? Длинные волосы и говорит вполголоса: «Предатели, погибла Россия!» Должно быть писатель, вития…»

«Посмотрите, посмотрите господа кликуши!» — билась в радостно-восторженной истерике советская пропаганда. — «Страна не только не погибла, а спустя всего столько-то лет подняла промышленность (какой ценой?), построила то-то, и то-то, и то-то, даже запустила ракеты в космос! Страна не погибла! Как ошибались те, кто пророчил упадок, как ошибался, например, великий фантаст Герберт Уэллс, назвавший Ленина «кремлёвским мечтателем»!»

В том-то беда великих империй состоит в том, что они, как огромное дерево, не умирают мгновенно. Сначала идёт невидимый глазу процесс, затрагивающий корни, нарушается питание ствола, гибнет невидимый снаружи камбий. Затем распад неумолимо выходит наружу: отмирают отдельные листья, сохнут ветви, опадает струпьями кора. На этом фоне возможны некоторые отчаянные всполохи жизни, не желающей признавать смерть, в виде иногда пробивающихся новых побегов на отмирающих пнях, но это не возрождение, а судороги агонии.

Сколько лет агонизировал Египет, а Персия, а тот же Рим? Не сразу ведь, не одно столетие. И не является ли падение неизбежным уделом всех империй?

Как он ни старался себя уверить, что дела земные ему абсолютно безразличны, Лис почему-то не мог смириться, что его страна катится к своему закату, если не в пропасть. Он заявлял, что самым большим его желанием было не допустить, чтобы на Земле восторжествовали шаровики, но сейчас ему хотелось ещё чего-то. Шаровики были чем-то наносным, чуждым. Что-то было не так на самой Земле, и хотелось понять — что же не так? А если понять, то, возможно, исправить. Очередная утопия?

Лис понимал, что это невозможно ему тут что-то исправить в этом смысле, что надо быстрее освобождать друзей и сматываться в такой казавшийся сейчас благоустроенным и уже привычным мир Терпа, но что-то мешало ему думать только так. Он ещё не признавался сам себе, но где-то в глубине души, на самом краю сознания, ощущал, что забыть Землю не сможет, особенно, после того, что узнал.

Не сможет он найти покой и забвение в красивой жизни, и в опасных, щекочущих нервы приключениях на гранях искусственного мира, когда знает, что за невидимой гранью пространства лежит задыхающаяся от проблем политики и выхлопных газов зелёно-голубая планета, со всеми её таким, казалось, ненужными и неважными для него глупыми проблемами. Планета, с которой можно полететь к настоящим звёздам, планета, которая могла бы так хорошо жить без политиков, религиозных фанатиков и личностей, полагающих, что главнее всего на свете власть, деньги и подобострастное преклонение толпы.

Но нельзя быть богом, которого нет, нельзя придти к миллионам людей и дать им счастье, которое для каждого из этих миллионов своё. Ничего из этого не выйдет: утопию можно описать пером и словами, но делами создать её невозможно…

Лис потряс головой — не те мысли, не в то время. Меньше сентиментальных рассуждений, больше трезвого расчёта: на войне как на войне!

Однако, пытаясь просчитать свои действия, Лис столкнулся с определённым неудобством. Сейчас самая главная сиюминутная сложность для него заключалась конечно не в политической ситуации и положении в его бывшей стране, а в том, что все годы странствий по граням в мире Терпа, он действовал как одиночка. В самых сложных ситуациях он привык полагаться только на себя и отвечать только за себя лично, за одну свою жизнь. Конечно, иногда бывало трудно, и даже очень трудно, и помощь и поддержка своей команды ох как требовалась. Но в действиях одинокого волка, точнее — «лиса», были и свои неоспоримые преимущества. Над тобой никогда не висела ответственность за своих людей, тебя никто не мог припереть к стенке, шантажируя захваченными в плен друзьями, и это одиночество давало полную свободу действий и делало его страшным, непредсказуемым и малоуязвимым врагом для тех, кто становился у него на пути с недобрыми намерениями. А когда от твоих действий зависит, например, жизнь любимой…

М-да, любимой… Лис поймал себя на мысли, что в данной ситуации он только сейчас понял, какую роль для него во всём этом играет жизнь Монры.

Монра, Монра, женщина-мечта. Именно такая, какую он не то, чтобы искал, но, видимо, подсознательно хотел встретить всю жизнь: романтично-авантюрно красивая, смелая, сильная, сексуальная, любящая… Относительно любви, естественно, были вопросы…

Может ли женщина, прожившая около двух тысяч лет, вообще любить, впрочем, как и мужчина на её месте? Владельцы собственных, хотя и «портативных», вселенных с неограниченной властью, если не над миллионами, то уж над сотнями тысяч человеческих особей, живущие жизнью божественных существ, вознесённых над простыми смертными — вот кем, в сущности, являлись эти мелкие осколки цивилизации Творцов. Любые мыслимые смертному желания, особенно в области удовлетворения плотских потребностей, а таковые за долгие-долгие годы становятся всё изощрённее и изощрённее, десятки тысяч любовников и любовниц, как людей, так и, возможно, самых разных существ, выведенных техникой генной инженерии, и тысячи оргий, через которые неизбежно пройдёт подобный владелец собственного мира за свою жизнь, вряд ли могут способствовать возникновению стойкой привязанности к кому-то одному.

Лис не понимал, любит ли его Монра и сколько она сможет оставаться с ним, или же просто ценит как товарища по несчастью и хорошего сексуального партнёра, одного из многих, бывших в её жизни. Более того, он вдруг понял, что не уверен, сможет ли любить её сам настолько, чтобы, как он сам себе говорил «вернуться с Монрой в один из миров и жить там». Как так — «жить», в данном случае? Как в мечте среднестатистического обывателя времён советского застоя: с квартирой, машиной и дачей? Может быть, он, сам того не сознавая, живёт по стереотипам, подсознательно вбитым в голову ещё в ранней юности?

У Лиса было свойство характера, которое он сам если не выделял, анализируя, то совершенно чётко сознавал инстинктивно. На уровне эмоционально-чувственном он, как правило, на определённое обозримое будущее выстраивал модель возможного развития событий и вариант своего поведения внутри данной модели. Так было ещё раньше, пока он жил на Земле, так было и потом, как в большом, так и малом.