Михаил Савеличев - Червь времени (Подробности жизни Ярослава Клишторного) Страница 77

Только север, снег и лед могли породить могучих воинов, только Локи возжигал в сердцах жадность и злость, только скудные и мрачные леса в своих отдаленных чащобах рождали в муках волшебные грибы, чья пыль будила в храбрецах дух медведя, а у трусов забирала жизнь. Богатство и тепло юга неспособны на суровость, они дают алчность без силы, ум без храбрости, надежду без удачи, веру без стойкости. Обилие развращало людей и ничто уже не могло противостоять напору Севера. Мудр был Один, поселивший народ свой на камнях, где и деревья с трудом укореняются, но только так бог смог сохранить их силу.

Иногда на горизонте возникали паруса других кораблей, но никто из них не осмеливался подойти близко к флотилии Улафа и конунг усмехался, представляя как тамошние разжиревшие купцы суетятся, поднимая дополнительные паруса, или сами усаживаются за весла, помогая утомленным гребцам. Теперь и проводники были не нужны дружине. Все чуяли запах золота, специй и благовоний, все слышали отдаленный гул больших рынков и скрип множества судов у причала. Не стихал колокольный звон, и опытные воины говорили, что бьют они на домах, где поселился новый бог.

В воде плавал мусор - отбросы громадного города, раскинувшегося на бескрайних просторах, отгородившегося от опасностей морем и сушей, предающийся развлечениям и не подозревающий, что пришло время заплатить дань за все годы неги и беззаботности. Горизонт пророс сотнями парусов, но не знал южный народ, что за угроза надвинулась на них с ледяного севера, где сердца воинов сделаны изо льда и чей меч не знает милости.

Это был черный день для града Константинова.

Ничего так и не смогли понять его жители, погрязшие в неге и разврате, когда неведомый им народ, неизвестный народ, живущей вдалеке от их земли, где небо сходится с твердью, где из снега делают жилища, а изо льда - одежды и оружие, дикий, кочевой, не знающий жалости, внезапно и в мгновение ока, как морская волна, хлынул через границы и, подобно дикому вепрю, принялся истреблять людей, словно траву. Детей отрывали от материнской груди и швыряли на камни, становившиеся их могилой. Матерей убивали и бросали на еще дергавшиеся в конвульсиях тела младенцев. Реки окрасились человеческой кровью, фонтаны и бассейны невозможно было разглядеть из-за гор сваленных в них трупов. Искали они прибежища в жилищах своего нового бога, но мало чем помог тот им. Золото и каменья, грудами сваленные в храмах как цветы пчел привлекали викингов и те, словно плуг, врезались в податливую почву обезумевших от страха людей, лишившихся всякой надежды на спасения и не имеющие смелости такую надежду сохранить с мечом в руках.

Гвардия наемников пыталась сдержать напор варваров, перекрыть все подходы ко дворцу, но почти мгновенно была сметена стальным клином берсерков, которых не брали ни стрелы, ни копья, ни мечи. Дольше всех продержались защитники Софии и то лишь потому, что командовал там железными полками Игнатий Римлянин, противопоставивший дикой и неорганизованной толпе вопящих викингов тройные шеренги панцирной пехоты, а также применивший спешно снятые с боевых кораблей огнеметы.

Несколько раз атака начиналась и захлебывалась, викинги откатывались под ударами огня, оставляя повисшие на шипах гвардейских щитов тела своих товарищей. Топоры и копья отскакивали от закованных с ног до головы пехотинцев, а тучи стрел заставляли держаться атакующих на почтительном расстоянии, выжидая момента, когда закончится их очередной запас, легкие лучники спрячутся за шеренгами и тогда можно будет снова наскочить, ударить, попытаться столкнуть этих железных и словно вросших в землю людей.

Из громадного храма позади них доносились песнопения и такой плач, что и у самого бессердечного негодяя должны были вызвать потоки раскаяных слез, но запах золота заглушал голос разума и совести, и дружина Улафа опять кидалась на приступ. Алчность против воли, меч против огня, хитрость против долга.

Весть о заминки около храма Софии застала Улафа во дворце. Такого богатства викинги еще никогда не видели - громадные сундуки, набитые драгоценностями, неподъемные книги, окованные золотом и с золотыми же рисунками, стены, инкрустированные рубинами и жемчугом. Самый последний раб носил здесь перстни на пальцах и поэтому не был пощажен никто, даже раб. Кровь - вечная спутница богатства, она покрывала уже ковры и лестницы, мечи, напившиеся ею, не держались в руках и выскальзывали, так что приходилось обтирать их шелками, или купать в бассейнах с плещущимся вином.

Чудные звери выли в расположенном в саду зверинце, а сидящий в глубокой яме дракон с обрезанными крыльями дышал огнем на незваных гостей. Словно смерч проходил по палатам дворца, оставляя позади себя изуродованные тела, голые стены и кровь. Все, что блестело, немедленно вырывалось, вырезалось, выковыривалось из своих мест, заворачивалось в парчу и волоклось на корабли. Жители обезумели от страха, варвары лишились разума от золота.

Именно во дворце Улаф увидел впервые медного болвана. Тот стоял на страже опочивальни и бестолково размахивал четырьмя руками, стараясь достать ловких нападающих. Викинги смеялись над его медлительностью и метали в болвана подвернувшиеся кувшины. Наконец им это надоело, они толпой бросились на четырехрукого стражника, повисли на нем, раскачали и опрокинули на спину. В боку у болвана открылась дверца и оттуда хлынула горящая жидкость, урод задергался и затих. Улаф приказал обвязать это чудище коврами и доставить на корабль. На потеху он сгодится.

Гонцы подробно описали конунгу творившееся у храма, и у Улафа не повернулся язык приказать отступиться, так как мол и так достаточно собрано добычи и корабли отяжелели, словно беременные женщины. Первая жажда наживы была более или менее утолена и теперь хотелось схватиться с достойным врагом, а не с жирными кастратами. Волк распорядился срубить в саду самое большое дерево и поставить его на колеса, благо что колесниц и лошадей здесь было в достатке. Были собраны самые могучие бойцы и отряд выступил в сторону Софии - последнему бастиону сопротивления в городе.

Христианский бог отвернулся от своих подданных. Пришедший с севера Тор-молотобоец на время занял его место, согнав бывшего раба, истощенного муками на кресте, с его небесного трона, рассевшись там и с хохотом пуская молнии в обезумевших людишек. Тьма, застлавшая разум людей, больше не находила в них просторного пристанища и быстро заволакивала город. Стон, плач и рев были подхвачены волнами и ветром, а в воздухе висели соленые слезы. Пришли ночь, буря и дождь. Сквозь потоки воды трудно было что-то рассмотреть, но проводники умело вели отряд Улафа.