Гарри Гаррисон - Планета райского блаженства (сборник) Страница 8

Белок. Чистый необработанный белок. Груда того, что когда-то было земной жизнью. Тела тигров и слонов, овец, обезьян, скота… даже людей, сваленные в кучу и замороженные. Никто не знал, что с ними собирались делать, – вполне возможно, они предназначались в пищу. Биологические системы Земли и Накри были совместимы, и земные волки с удовольствием пожирали трупы накри.

Тела из морозильной камеры непрерывным потоком перемещались в ближайшее здание. Эллем-13 пристально следил за каждым шагом операции. Она уже почти завершалась, когда к нему подошла Оэль-2 и встала рядом, дожидаясь внимания. А он не замечал ее, полностью сосредоточившись на работе. Ошибиться было нельзя, от исхода этой операции зависело слишком многое. Закончив, он обернулся и только тогда увидел Оэль-2.

– Я знаю, все получится. – Эллем-13 взял ее за руки, обтянутые бронеперчатками.

– Наверняка, – кивнула она.

– Да. Не будет никаких следов того, что внутри корабля погиб хоть один накри. Все убитые – снаружи, с оружием в руках, смерть их застигла при обороне корабля. Тела наших подтвердят, что нападение удалось отразить. Одного накри мы оставим в запертом шлюзе. Все будет выглядеть так, будто он получил тяжелую рану, отступая, закрыл за собой люк – и умер. Чистильщики с мощными сканерами сейчас обрабатывают коридор, они не оставят свидетельств нашего пребывания здесь. Здание, куда мы перенесли отсюда трупы, будет разрушено взрывом тактического ядерного заряда. Концы в воду. А команде «Альфа» и тебе вместе с ней предстоит лететь на этом корабле к Накри, ничем себя не выдавая.

– А там… – В ее голосе прозвучала нерешительность, но Эллем-13 продолжал с прежней твердостью:

– Там сойдете с корабля – возможно, с боем, – и доберетесь до высокогорья. Мы знаем, что температура тела накри выше нашей и что на их планете есть зоны с умеренным и холодным климатом, куда им не так-то легко проникнуть. На другие корабли мы тайком поместили наших, некоторые из них, вероятно, вышли из анабиоза и обосновались на планете. Они вам помогут. Но если даже их там не окажется, вы должны выжить. Во что бы то ни стало.

– Такой долгий путь…

– Вовсе нет.

Даже сквозь перчатки она почувствовала силу его пальцев.

– Никакой путь не покажется долгим, если он обеспечит выживание человечества, победу Земли. Здесь мы проиграли. Возможно, какое-то время еще будем способны сопротивляться, но это ничего не меняет – рано или поздно нас уничтожат. Сражаться теперь предстоит вам – и ты обучишь нашего ребенка, чтобы он возглавил идущих в битву. Вы будете жить скрытно, пока не наберетесь сил, и однажды война возобновится. Вы покажете накри, кому они бросили вызов, напав на Землю! Вы закрепитесь на чужой территории и создадите там мощную тайную цивилизацию, а затем уничтожите врага.

– Иначе и быть не может. Когда-нибудь мы вернемся на Землю и она снова станет нашей. Путь домой так же долог, но мы возвратимся.

Они поцеловались, едва дотянувшись губами друг до друга через лицевые отверстия шлемов. А потом повернулись и разошлись, не оглядываясь. Битва за Землю была проиграна. Победу еще предстояло завоевать.

Нить судьбы

(В соавторстве с Кэтрин Маклин)

Перевод Кирилла Плешкова

В пыльном зале вечности, в окружении сверкающей ткани миров, сидят три норны, прядильщицы людских судеб. Их сморщенные от старости пальцы без устали перебирают нити, изгибая и соединяя их в бесчисленном множестве сочетаний.

Каждая из нитей – чья-то жизнь. Управляя нитью, норны управляют жизнью. Под нескончаемое бормотание собственных голосов они передают друг другу единственный глаз, чтобы посмотреть, как плетется невообразимая ткань судеб. Голоса звучат все громче, их тональность меняется. Человеческая судьба далеко не всегда получается гладкой.

– Нет, погоди, эту линию сюда вводить нельзя.

– Но она – часть узора…

– Она его только портит. Мне придется переделывать и свою часть.

– Столько веков трудились, а ты все разрушить хочешь!

Голоса еще громче, в них слышится гнев.

– Постой, Гриссель, постой. Здесь нельзя ничего менять.

Норна сердито взмахивает рукой над тканью. Кольцо на ее среднем пальце – Перстень Единорога – касается поверхности, и рог подцепляет и выдергивает тонкую сверкающую нить чьей-то жизни.

– Я сделаю по-своему. Дай мне глаз.

Спор продолжается. Нить человеческой судьбы, никем не замеченная, свободно парит в пространстве.

– Извини, мама, но он мне не подходит.

– Я купила как раз по твоему размеру, – твердо заявила мать Гранта. – Попробуй еще раз. Должен подойти.

Грант О’Рейли снова примерил пиджак. Он прекрасно знал, что тот не подойдет; так и вышло. Пиджак жал в плечах, а манжеты на три дюйма торчали из рукавов. К подобному Грант уже привык. Мать купила сыну свадебную одежду, по своему обыкновению считая его ребенком, и все оказалось чересчур мало.

На этот раз она здорово подвела Гранта. Было воскресенье, они проделали немалый путь от города до церквушки, где прежде женились и выходили замуж дядюшки, тетушки и прочая родня Люси. Купить или взять напрокат более подходящую одежду уже не оставалось времени.

Грант глянул в зеркало трюмо, пытаясь представить себя в глазах влиятельных и благовоспитанных родственников Люси. Нет, так явно не годится. Люси придет в ужас, зальется краской стыда, увидев его с торчащими как у деревенщины манжетами. Грант попытался поправить рукава. Сегодня он должен был выглядеть изысканно – именно так, как нравится Люси.

Из зеркала на него смотрело телячьими глазами отражение, неловко пытавшееся стянуть вниз обшлага пиджака. Гранту не слишком нравился этот высокий худой парень со светлыми волосами. Почти невидимые брови придавали его лицу кроткое, безгрешное выражение. Когда рядом не было зеркал, он представлял себя сильнее и с более темной шевелюрой – достойным мужем и защитником для столь прекрасной женщины, как Люси.

Люси! При мысли о ней загорелись щеки. Влечение было скорее телесным, нежели духовным, и отчего-то показалось, что в церкви оно будет неуместно. Отвернувшись от зеркала, он принялся стаскивать пиджак – и одновременно попытался отделаться от предательской мысли.

Развалившись в кресле у дальней стены, Херб Колломб невозмутимо курил старинную трубку. От его крепкой фигуры так и веяло мужеством, и Грант при нем чувствовал себя в безопасности – как и в те годы, что они вместе провели в колледже. Они жили в одной комнате и одновременно закончили учебу, так что в роли шафера Херб вполне устраивал Гранта.

Колломб улыбнулся, не вынимая трубки изо рта, и Грант с удивлением поймал себя на том, что улыбается ему в ответ.

В открытое окно ризницы доносилось теплое дыхание весны. Пела птица, и весь мир казался Гранту восхитительным. Однако, взглянув на переброшенный через руку пиджак, он вновь ощутил тревогу. Где бы взять другой?

Но было уже слишком поздно – слышались ноты настраиваемого органа и шарканье входивших в церковь гостей.

– Черт побери, – вполголоса пробормотал Грант.

– Не ругайся. Вряд ли Люси была бы рада услышать такое от тебя. Она из очень хорошей семьи.

– Извини, мам.

– Все в порядке, дорогой. Мне всегда хотелось гордиться своим сыном – настоящим джентльменом.

Херб выронил трубку и снова ее подобрал, слегка покраснев. Грант попытался улыбнуться, и на него накатила знакомая слабость. Ну почему именно сейчас? Раз или два в жизни ему удавалось отсрочить несвоевременный приступ, но теперь было ясно, что всю церемонию не продержаться. Лучше уж пусть это случится сейчас – нельзя допустить, чтобы свадьба пошла прахом.

Нужно лишь какое-то время побыть одному, вдали от чужих голосов и глаз. Грант понял, что сдерживаться больше не может.

– Еще десять минут, – поспешно сказал он, слыша нарастающий звон в ушах и видя, как отдаляются лица присутствующих. – Пойду немного подышу свежим воздухом.

Рядом с церковью находилось уютное старое кладбище с покосившимися могильными камнями и высоким бурьяном; посреди стояло узловатое персиковое дерево в полном цвету. Кладбище было отрезано от окружающего мира и от течения времени высокой каменной стеной. Боковая дверь ризницы выходила на мощеную дорожку, огибавшую здание церкви вдали от окон. Вполне уединенное место, по крайней мере на какое-то время.

«Нужно поменьше волноваться», – подумал Грант, закрывая за собой дверь.

Впрочем, теперь об этом уже поздно размышлять – следовало раньше принять лекарство. Если бы за Грантом кто-то наблюдал, он увидел бы, как губы молодого человека изогнулись в неприятной гримасе, обнажив неровные зубы, отчего в его прежде ангельской внешности появилось нечто звериное, словно у охотничьего пса светлой масти. Он медленно двинулся по дорожке, чувствуя, как стучит кровь в висках, и бессознательно ища укрытия, где можно дать волю приступу. И нашел его – в одном месте стена сворачивала под прямым углом.