Гевин Экстенс - Вселенная против Алекса Вудса, или Светская церковь Курта Воннегута Страница 8

Но если Люси и мечтала осчастливить нашу семью новыми членами, то осуществить свою мечту не смогла. Мама отказывалась ее стерилизовать, поскольку это против природы, но и котят оставлять не соглашалась. Котята получались разные – мохнатые и короткошерстные, мальчики и девочки, черные, белые, а также всевозможных комбинаций расцветок и пушистости. Отцовство во всех случаях оставалось загадкой, но наследственность напрямую влияла на скорость, с какой котят разбирали с витрины: пушистые пользовались большей популярностью, потому что выглядели породистыми. По мне, так короткошерстные веселее и добрее. Мохнатым, как сама Люси, доставался от мамочки замкнутый нрав, поэтому я считал, что между длиной шерсти и характером есть связь. Но это просто догадка, я все-таки не зоогенетик.

К чему я все это рассказываю. Мама не верила, что Люси под силу присматривать за мной на каникулах. После всего она боялась выпускать меня из виду даже на десять минут. Мне казалось, что это неразумно и несправедливо. Позже, когда доктор Уэйр прислала мне толстую книгу про метеороиды, метеоры и метеориты, я узнал, что вероятность падения мне на голову второго метеорита, точнее, вероятность, что метеорит дважды угодит в одного и того же человека, – примерно одна на четыре квинтиллиона. Это четверка с восемнадцатью нулями. А главное, случится это или нет, никоим образом не зависит от того, буду я в этот момент под присмотром или нет. И если мама твердо решила обеспечить мне полную безопасность, то меня следовало запереть в железный сейф и спрятать в подвал. Я собрал эти факты и сочинил целую речь, которую отрепетировал раз десять, прежде чем подкатиться к маме. Но ее совершенно не интересовало количество нулей после четверки. Мне все равно пришлось каждый день торчать у нее на работе. Еще можно было посидеть у Стейплтонов, но эта альтернатива, честно вам признаюсь, меня не привлекала. Так что большую часть лета я провел в мамином салоне.

Иногда мне разрешалось по мелочи помогать: расставлять предметы на полках, считать сдачу, а когда мама кому-нибудь гадала, я зажигал свечи и менял догоревшие. Но основную часть времени все-таки приходилось сидеть и молча читать за стойкой у кассы или, если повезет, наверху – в квартире Жюстин и Сэм. Жюстин тоже работала в салоне, а чем занималась Сэм, я точно не знаю. Она была намного младше Жюстин и почти все время проводила в квартире. Сэм – сокращенно от Саманта. Они с Жюстин – лесбиянки. Когда мне было лет шесть, мама объяснила, что лесбиянки – это такие женщины, которые предпочитают компанию друг друга компании мужчин, а ко мне относятся снисходительно потому, что я в силу юного возраста еще не считаюсь мужчиной. Я тогда решил, что мама тоже лесбиянка, раз она тоже предпочитает общение с Жюстин и Сэм общению с мужчинами. Мама так смеялась, что чуть со стула не упала. А потом, когда успокоилась, сказала, что ей одинаково безразличны мужчины и женщины, поскольку она блюдет целибат. На этот счет она больше ничего не объясняла, а в словаре слова «целибат» не нашлось. Наверное, потому что я искал его между словами цИкля и цИтрус.

Но вы не беспокойтесь: к десяти годам я разобрался, что к чему. Мама имела в виду, что в нашей семье половой жизнью живет только кошка.

Мамин салон находился в закоулке у Гластонбери-Хай и назывался «Дама Кубков» – в честь карты таро, которая вам наверняка знакома, если вы смотрели «Живи и дай умереть». Мы с мамой считали, что это лучший фильм бондианы. Мама его любила, потому что там про таро и вуду, а мне жутко нравился тот кусок, где злодей глотает пулю со сжатым воздухом и его разносит в клочья прямо над бассейном с акулами. Это было еще до того, как я стал пацифистом.

В общем, если вы видели этот фильм, то, наверное, помните, что перевернутая Дама Кубков символизирует коварную женщину. Но у мамы на вывеске была прямая Дама Кубков, которая, напротив, означает женщину мудрую и проницательную. Мама имела в виду себя.

На первом этаже салона было четыре помещения: магазин, зал для гаданий, кладовка и туалет. Магазин располагался в самом просторном. Мы продавали литературу о викканской магии, книжки по астрологии и нумерологии, пособия для гадания на рунах и, конечно, на картах таро. Колоды таро мы тоже продавали, заодно с другими принадлежностями – свечами, хрустальными шарами, ароматическими маслами и зельями. Масла и зелья мама варила сама, но, конечно, не в чугунном котле, как какая-нибудь ведьма. У нее была для этого семилитровая кастрюля.

Зал для гаданий, хоть и назывался залом, размером был чуть больше кладовки. Он находился в задней части дома, и там всегда царил полумрак. Единственное окно задернуто плотными шторами, стол застелен черным шелком, стены выкрашены в цвет засохшей крови… Электрическому свету, как я уже упоминал, мама предпочитала свечи, которые способствуют ясновидению. Уберите свечи и гадальный стол, и «зал» превратится в тесную кладовку, выкрашенную красной краской.

Поскольку я занимался свечами, мама разрешала мне присутствовать на сеансах, но вообще это не принято. Таро требует концентрации, и в комнате не должно быть никого, кроме гадалки и клиента, потому что третий человек будет обоих отвлекать. Но меня почему-то не замечали. Может, потому, что большинству людей кажется, что ребенок – это как бы еще не совсем человек. Так что я сидел себе в уголке, не привлекая внимания, а когда надо было поправить или поменять свечи, я делал это медленно, тихо и с серьезным видом, как учила мама, чтобы не нарушить хрупкую атмосферу гадания. Думаю, я даже придавал атмосфере загадочности: представьте, что время от времени из мрака выходит странный немой гоблин, колдует над свечами и вновь растворяется во тьме. Главным было не трогать карты. Трогать карты запрещалось категорически.

До метеорита у мамы бывало в среднем три-четыре клиента в неделю. А вот после моего возвращения из больницы, точнее, после ее интервью газете «Вестник Провидения», от клиентов не стало отбоя. Некоторые ради сорокаминутного сеанса приезжали издалека.

«Вестник Провидения», конечно, не предсказывал новости на будущую неделю. Газета писала про новости из мира ясновидения. Их корреспондент обратился к маме, когда остальная пресса уже потеряла к нам интерес, – месяца через два после того, как я вышел из комы, – и мама согласилась с ним встретиться.

Про мой несчастный случай чего только не писали! Нужно ли говорить, что «Вестник» переплюнул всех остальных? В своем интервью газете мама признавалась, что предвидела катастрофу. Правда, не до конца понимала, какую форму эта катастрофа примет, и потому не могла принять соответствующие меры. Кроме того, воля Провидения неотвратима.

Вроде бы я присутствовал на том сеансе, где речь зашла о катастрофе. Он имел место за восемь дней до метеорита, но, видимо, мои воспоминания о нем всосал хирургический пылесос. Так что дальше я могу ссылаться исключительно на мамины слова. Не скажу, что их надо делить на два, но некоторая доля скепсиса не помешает.

Миссис Кулсон относилась к числу постоянных клиентов. Она приходила к маме примерно каждые два месяца и каждый раз с каким-нибудь специфическим запросом: ведь карты таро не только предсказывают далекое будущее, но и могут дать совет насчет работы, или отношений, или финансов. Но в тот день миссис Кулсон пришла без конкретных вопросов. Сказала, что у нее сейчас необычайно спокойный период, и ей хочется понять, что за этим стоит и чем чревато в ближайшем будущем. Миссис Кулсон, видите ли, не любила сюрпризов.

Как опытная гадалка, мама умела сообщать плохие новости: они никогда не звучали у нее зловеще. Но в тот раз скрасить дурные предзнаменования не удалось даже ей.

В интервью мама сказала, что в жизни не видела худшего расклада: не исключено, что за всю историю гадания еще никому не выпадали такие плохие карты. Несколько лет спустя я подсчитал, какова вероятность выпадения той или иной комбинации из семи карт (мама в тот день гадала по семи картам), – получилось примерно один к миллиону миллиардов. Руководствуясь этим фактом, могу заявить, что если мама сказала правду, то наихудший из возможных раскладов больше не повторится никогда, сколько бы ни просуществовала человеческая раса.

Ошибочно считается, что самая плохая карта в колоде таро – это Смерть. Откуда идет суеверие, понятно, но это утверждение не соответствует истине. В большинстве средневековых колод Смерть изображена в виде скелета с косой; она шествует по усыпанной черепами пустыне. Но если присмотреться, увидишь, что за спиной Смерти, в следах, оставленных ею на песке, пробиваются молодые ростки. В большинстве раскладов Смерть вовсе не так ужасна, как может показаться на первый взгляд. Смерть – это всего лишь изменение, причем часто – освобождение или перерождение. Конец чего-то одного, начало другого.

А вот у по-настоящему страшных карт довольно безобидные названия. Взять, к примеру, Башню. Она всегда сулит беду – на картинке в нее из чистого, ничего не предвещающего неба бьет молния, а иногда еще из окна вываливаются вниз головой две человеческие фигурки. Разумеется, миссис Кулсон вытянула этот кошмар. А перед тем – Колесницу, символ внезапной утраты контроля над обстоятельствами, и Луну – предвестницу страха, обмана и дурного расположения звезд.