Пирс Энтони - Хтон Страница 8

«Вероятно, — думал он, — красоту фокусирования можно оценить только потому, что она возникает после борьбы».

Одно продолжало затуманивать выбор судьбы: не покидающий его образ лесной нимфы. Пока оставалась эта тайна, Атон не мог верить в себя вполне. Когда он, обливаясь потом под жарким солнцем, работал в поле на прополке сорняков (он думал, что это крелль, хотя крелль намного опаснее), прерванная песня звучала в его голове — настойчивая и мучительная. Откуда пришла нимфа? Зачем? Что она хотела от маленького мальчика?

Постепенно возраст смазал воспоминание. Оставалось лишь ядро неудовлетворения, придававшее Атону чуть неуравновешенности и заставлявшее гадать, правда ли, что жизнь в роли хвеевода — лучшая из возможных? Однако что еще могло быть?

Ему исполнилось четырнадцать лет. Он пересаживал саженцы хвей возле границы усадьбы, когда издали послышалась знакомая мелодия. Руки у него задрожали. Неужели она… неужели она вернулась наконец на поляну?

Он оставил цветы и то бегом, то сдерживая себя последовал за волшебным звуком. Возбуждение бурлило в нем, пока он кружил по лесу у заброшенного колодца. Неужели это нимфа? Неужели она зовет его?

Атон пришел на поляну, не изменившуюся, если верить его памяти, за семь лет. Нимфа была там! Она была там, она сидела и пела; ее легкие пальцы перебирали струны маленького инструмента — иномирянской шестиструнной лютни — которая звучала воистину завораживающе. Прежний образ в душе Атона побледнел перед действительностью. Лес, поляна, даже воздух вокруг были прекрасны.

Он стоял на краю поляны, впитывая ее присутствие. Казалось, лишь мгновение прошло с тех пор, как он стоял здесь впервые; время одинокой мечты — мгновение и вечность. Она не изменилась — он же повзрослел на семь лет. И теперь он видел не только то, что видел семилетним ребенком.

На ней было полупрозрачное в лучах солнца светло-зеленое платье со шнуровкой на лифе — на Хвее таких не носили. Ее лицо, бледное и чистое, обрамляли великолепные волосы — поток темно-красного и иссиня-черного в обворожительном союзе. В фигуре была изящная цельность — не чувственная, не хрупкая. Ее внешность являла собой соединение противоположностей, о поиске которого Атон никогда сознательно не думал. Огонь и вода, обычные враги, совмещались здесь в резком фокусе, наподобие пересечения шкал нониуса.

Атон стоял словно в трансе и в восторге от этого зрелища забыл о времени и о себе.

Нимфа, как и раньше, заметила его и оборвала песню.

— Атон, Атон, иди ко мне!

Она его узнала? Подросток стоял перед прекрасной женщиной смущенный, зардевшийся от первых неловких мужских побуждений. Она была желанием мужчины, ее присутствие делало его большим и грубым, Атон ощущал на своих ладонях землю, а на рубахе — пот. Он не мог остаться, он не мог уйти.

— Четырнадцать, — сказала она, вкладывая в это слово некое волшебство. — Четырнадцать. Ты уже выше меня. — Она поднялась, распускаясь как цветок, чтобы подтвердить, что это правда. — И носишь мою хвею, — продолжала она, протягивая руку к его волосам. Цветок лег на ее ладонь, зеленые лепестки были темнее платья. — Ты подаришь ее мне, Атон?

Он молча таращил глаза, не в силах воспринять вопрос.

— Еще рано, слишком рано, — сказала она. — Я не возьму ее, Атон. Не сейчас. — Она заметила его обветренные пустые руки. — А где же твоя книга?

— Я работал в поле…

— Ах, да, — подхватила она, покачивая в руках хвею. — Тебе два раза по семь, и ты теперь хвеевод. А помнишь ли ты…

— «Указания на бессмертие» Вильяма Вордсворта, — выпалил он, пораженный своим громким голосом.

Она схватила его за руку, сжала ее.

— Не забывай никогда, Атон, как чудно быть ребенком. В тебе есть та бессмертная частица света, тот луч солнца, в честь которого тебя назвали. Ты должен лелеять эту искру и никогда не давать ей погаснуть, независимо от своего возраста.

— Да, — сказал он, не в силах сказать ничего больше.

Нимфа поднесла хвею к щеке.

— Скажи мне, скажи снова, Атон, — разве я не прекрасна?

Он заглянул в черно-зеленую глубину ее глаз и растерялся.

— Да, — сказал он. — Лесной пожар и тихий омут. Ты топишь меня в огне…

Ее смех был отзвуком горящих свечей и лесных потоков.

— Неужели я так опасна?

«Неотразимое создание, — подумал он. — Ты играешь мной, а я беспомощен».

Подойдя к нему вплотную, нимфа подняла руки, чтобы поправить хвею в его волосах. Легкий запах ее тела одурманил его. Она — вневременна, она — совершенство.

— Ты не нашел ни одной женщины, которая сравнилась бы со мной, — проговорила она.

Спорить было бесполезно: даже ее тщеславие восхитительно. Ни одна смертная не могла соперничать с ее великолепием.

— Ты не должен меня забывать, — сказала она. — Я поцелую тебя еще раз.

Атон стоял, опустив руки, прикованный к земле, побаиваясь, что если пошевелит хоть одним мускулом, то упадет. Лесная женщина взяла его холодными пальцами за локти; слабое прикосновение вызвало в нем дрожь — от напряженных плеч до сжатых кулаков. Она потянулась губами, приводя его в радостный восторг. Поцелуй: желание и досада захлестнули его душу.

Тончайшая паутина опутала все его тело. Лишь голос сохранил свою волю.

— Завтра ты опять исчезнешь, — услышал он собственные слова.

Она отпустила его.

— Иди, иди же. Когда найдешь меня снова, ты будешь готов.

— Но я даже не знаю твоего имени.

Нимфа махнула рукой, и ватные ноги развернули его и увели с поляны.

То, что до сих пор занимало лишь праздное воображение, ныне стало крайне необходимым. Умонастроение Атона изменилось. И если до пробуждения лесной нимфой он интересовался женщинами лишь умозрительно, то теперь обдумывал программу самообразования, которая вывела бы его за пределы, определяемые учителем. Он сажал хвеи, поглощенный своими мыслями — растения все равно цвели вовсю — и обдумывал пути и средства.

Атон с нетерпением дождался приближения сумерек и поспешил по знакомой тропинке на хутор Восемьдесят-Первых. Тропа густо заросла дикими цветами, напоминая о редких посещениях хутора. Когда он в последний раз смеялся и возился с непохожими близнецами Лешей и Леней? Когда ловил в игре маленькую Любу, сознавая свою мужскую пристрастность? Детские игры отошли в сторону, возникли статусные барьеры. Разве не приходил он во времена неудовлетворенности и тысячи вопросов, чтобы обсуждать их с друзьями и составлять всевозможные планы? Близнецы были искушеннее его. Мужские разговоры с ними снимали отчужденность и сомнения. Старая дружба ослабляла невыразимое волнение, которое он испытывал.