Максим Далин - Лестница из терновника (трилогия) Страница 8

Нет в жизни совершенства… Но это лирическое отступление.

Надо только отмечать режимы «съемка для публики» и «съемка, потому что съемка» – проще пареной репы. Разве что иногда находит страстное желание сбежать из состояния «Большой Брат следит за тобой» – но приходится мириться. В конце концов, забываешь об этой связи – да и пёс с ней. Инструкции, соображения безопасности, обычные благоглупости гражданских – а хуже того, прогрессоров.

Прогрессоры – кровные враги этнографов.

Между КомКоном и Этнографическим Обществом за любой мир идут форменные звёздные войны. КомКон может счесть мир перспективным для будущих отношений с Землёй и представить план ускорения НТП; Общество – и ваш покорный слуга – уверено, что в большинстве случаев такое вмешательство глубоко аморально. КомКон рвётся спасать, помогать, жечь корабли и рубить гордиевы узлы; Общество считает абсолютно любую чужую культуру ценностью, имеющей право на существование. КомКон иногда провоцирует глобальные конфликты в мирах, где работают его сотрудники; этнографы порой умирают, собирая чистое знание, но не убивают и не провоцируют убийства ради чисто гипотетического светлого будущего чужой цивилизации… Чёрт… увлекся.

Неважно. КомКон к Нги-Унг-Лян лап не тянул. Они отступились – не знают, как тут работать, не знают – зачем. И здешнего светлого будущего не могут себе представить. Их представители навестили базу в горах Хен-Ер; парочка прогрессоров прогулялась в город – и возвратилась в праведном гневе. Нги-Унг-Лян их возмутила: согласно их рабочим теориям, такая гадость, как этот мир, вообще право на существования не имеет. Их шеф потом рассматривал фотографии, сделанные с наших видеозаписей, как отвратительный курьез, и вынес вердикт: «Мир, очевидно, является социально-биологической аномалией и представляет чисто научный интерес исключительно с этой точки зрения. Вряд ли эта квазицивилизация с выраженной тенденцией к самоуничтожению просуществует достаточно долго». Сказал – как припечатал.

Очень хорошо. Развязал нам руки. Не придется бегать за прогрессорами, чтобы попытаться их отговорить от какого-нибудь дикого эксперимента. Никто не будет мешаться под руками. Но, между нами говоря, я понимаю, отчего они отстали так быстро.

Будь Нги-Унг-Лян обитаема разумными рептилиями с подобными свойствами, или хоть осьминогами, которым двуполость ничего не изменит в смысле степени чуждости землянам – этим миром бы не с такой миной интересовались. И разума аборигенам стремились бы, скорее, прибавить, чем убавить. Дело в том, что разумные осьминоги-гермафордиты – это очень интересно, но нги-унг-лянцы – почти люди. Очень похожи. Феноменально – для настолько биологически чуждого вида. Сам факт этого сходства оскорбителен для многих из нас, а для амбициозных и знающих, как надо на самом деле, комконовцев – он оскорбителен в особенности. Вот и всё.

Тропинка вьётся по лесу, и я иду по ней один: май – не то время, когда жители деревень поминутно мотаются в город. Я иду и любуюсь видами. Ясный и яркий солнечный день, небо голубое, как на Земле. Цветов под деревьями больше, чем травы: жёлтые здорово напоминают одуванчики, а белые – этакий гибрид ландыша и крокуса. На златоцветнике с писком дерутся местные «воробьи» – маленькие и взъерошенные голубовато-серые птахи с розовыми нагрудничками. Весна…

Тропинка резко сворачивает, огибая огромный, заросший цветущим кустарником, замшелый валун. И из-за поворота я вдруг слышу крик человека, рычание какой-то зверюги – а мимо меня галопом пролетает взнузданная и осёдланная лошадь.

Ничего себе! Кто-то из аборигенов попал в беду неподалеку от тракта и от деревни! Я выхватываю из ножен тесак и бегу на помощь.

Успеваю к развязке. Лежащий на земле парнишка сбрасывает с себя «дикого кота» – пятнистое существо ростом с азиатскую рысь. Кот распорот мечом парнишки от шеи до брюха, а его победитель – весь в крови от удара лапой. Мцыри с барсом.

Я подхожу, герой смотрит на меня, отирая кровь со щеки. Одежонка бедненькая, но из-под потрепанной куртейки торчит широкий вышитый родовым орнаментом воротник рубахи, и штаны благородный молодой человек носит в обтяжку, с зашнурованным вышитым гульфиком. Меч тоже хорош – не то, что тесаки крестьян. Итак, Мцыри – нищий, но настоящий аристократ, я думаю. Ему лет шестнадцать-семнадцать, тот катастрофический возраст, который здесь называют Временем Любви – период созревания, когда выброс гормонов делает тело эротической игрушкой непонятного пола, а норов – совершенно нестерпимым. Я вспоминаю «енотов» в лаборатории.

Надо обратиться к нему «Господин», но я – мужик-лапотник. Я ни чёрта не смыслю. Я говорю:

– Ты серьёзно ранен, Мальчик?

Он улыбается через силу.

– Рана пустяковая. Серьёзно, что лошадь убежала. Этот гад её испугал, а я не удержался в седле… – пропускает «Мальчика» мимо ушей. Очень недоволен собой.

– Я помогу её поймать, – обещаю я. – Лошадь найдётся, если ты цел.

Смотрит на разодранную руку.

– Поцарапал. Крови много, но царапина неглубокая, только рукав порвал, – поднимает глаза на меня. – А вот нога ужасно болит. Колено. Я ушибся.

Колено – это да. Это, судя по положению ноги, вывих. Он пытается встать, я его останавливаю.

– Не стоит. Ты вывихнул сустав. Я могу вправить – но это больно…

Смотрит с любопытством, которое сильнее боли.

– Ты – лекарь?! Никогда не подумал бы…

– Я не лекарь, – говорю я и улыбаюсь. – Я горец. Моя бабка умела лечить – и я кое-чему от неё научился.

Горец – это святое. Проще всего создавать так легенду на равнине. В горах живут интересные дикари по определению, тем более, что Хен-Ер необитаемы. Это мы, лаборатория – гипотетическое племя интересных дикарей. Мне поверили – Мцыри кивает.

– Я ничего не знаю про горцев. Ты очень издалека? У тебя такой акцент…

Он желтовато бледен, и зрачки – как блюдца, но дворянская честь велит поддерживать светскую беседу даже если подыхаешь от боли. Я чувствую невольное уважение.

– Я потом тебе расскажу, – обещаю я, осматривая его. – А сейчас твою ногу нужно крутануть и дернуть. Будет больно, но недолго. Держись за что-нибудь.

Мцыри лихо улыбается, хватается за корень, выступающий из тропы – и я вправляю его колено. Он на минуту отключается; я перевязываю его руку лоскутком чистого холста из своей сумки. Царапины смазываю стимулятором регенерации – должен же быть у настоящего горца бальзам, подаренный бабкой на дорогу?

Действие стимулятора клинически проверено на здешних млекопитающих. Он действует медленнее, чем на землян, но безотказно.