Айзек Азимов - Миры Айзека Азимова. Книга 11 Страница 8

Почему именно Немезида? Отчего Инсигна вдруг вспомнила имя богини возмездия?

И чтобы не поддаться слабости, он постарался не думать об этом, как о недобром предзнаменовании.

Глава 3

Мать

6

Время было обеденное, и Инсигна находилась в таком расположении духа, когда чуточку побаивалась собственной дочери.

В последнее время подобное случалось все чаще, но почему — она не знала сама. Быть может, потому, что Марлена становилась все молчаливее, все чаще уходила в себя, вечно была погружена в какие-то размышления, слишком личные, чтобы о них можно было говорить.

Иногда смятение и опаска мешались в душе Инсигны с чувством вины: во-первых, ее материнское терпение часто бывало небезгранично, во-вторых, она прекрасно видела физические недостатки дочери. Ни спокойное обаяние матери, ни буйная привлекательность отца не передались Марлене.

Девочка была невысока и плохо сложена. Нескладеха — так про себя Инсигна называла бедняжку Марлену.

Да, бедная девочка — слова эти не шли у матери из головы и вечно просились на язык.

Невысокая, нескладная. Плотная — но не жирная. Такова была ее девочка. Ни капли изящества. Темно-каштановые волосы прямые и достаточно длинные. Нос чуть бульбочкой, уголки рта слегка опущены, маленький подбородок — и эта вечная углубленность в себя.

Прекрасными были только глаза: огромные, черные, горящие; четкие темные дуги бровей, а длинные ресницы даже казались искусственными. Но всего прочего одни глаза не могли компенсировать, как бы ни очаровывал их взгляд.

Когда Марлене исполнилось пять лет, Инсигна стала понимать, что особо привлекательной для мужчин дочь никогда не будет, и с каждым годом она все больше убеждалась в этом.

Кое-какое внимание уделял девочке Ауринел, которого привлекали ее не по годам развитый интеллект и способность все схватывать на лету. В его присутствии Марлена держалась застенчиво, однако чувствовалось, что общение с ним доставляет ей удовольствие. Она смутно догадывалась, что в объекте, называемом «мальчишкой», может обнаружиться нечто неотразимо привлекательное, хоть и не понимала еще, что именно.

Правда, в последние два года Инсигне стало казаться, что Марлена сумела досконально разобраться, что такое «мальчик». Дочь без разбора поглощала книги и фильмы, слишком взрослые, если не для ума, то во всяком случае для тела — они-то и внесли полную ясность. Но рос и Ауринел: он уже начинал подпадать под власть гормонов, и разговорчики понемногу перестали привлекать его.

В тот вечер за обедом Инсигна поинтересовалась:

— Ну, как прошел день, дорогая?

— Как обычно. Приходил Ауринел — по-моему, он все сам тебе рассказал. Извини, что я заставила себя разыскивать.

Инсигна вздохнула.

— Видишь ли, Марлена, мне иногда кажется, что ты грустишь, и мое беспокойство вполне извинительно. По-моему, ты проводишь в одиночестве слишком много времени.

— Я люблю быть одна.

— Не притворяйся. Радости на твоем лице не видно. Многие ребята охотно подружились бы с тобой, да и тебе было бы веселее. Ведь Ауринел — твой приятель.

— Был. Теперь его интересуют другие. Сегодня я в этом убедилась. И возмутилась. Представь себе, он торопился к Долоретте.

— Нельзя на него за это сердиться, — ответила Инсигна. — Ты же знаешь, Долоретта его ровесница.

— По возрасту, — выпалила Марлена, — но она такая глупая.

— В этом возрасте внешность имеет значение.

— Вот он и доказал это. Значит, и сам такой же глупый, как она. И чем больше он облизывается на Долоретту, тем легче становится его собственная голова. Это видно.

— Марлена, он повзрослеет и, может быть, сумеет понять что в человеке по-настоящему важно. Ты ведь сама взрослеешь и тоже станешь…

Марлена загадочно поглядела на Инсигну и произнесла:

— Не надо, мам: ты сама не веришь в то, что хочешь сказать. Даже на минутку.

Инсигна покраснела. Она-то думала, что дочь не догадывается об этом. А она, оказывается, знает — но откуда? Инсигна говорила совершенно естественным тоном, искренне, пытаясь ощутить свою искренность. Но Марлена видела ее насквозь. И не впервые. Инсигна подозревала, что Марлена умеет улавливать интонации, мгновения нерешительности, жесты — и по ним всегда узнавала то, чего ей не следовало бы знать. Вот эти способности дочери и пугали Инсигну. Никто не хочет оказаться прозрачным как стеклышко для осуждающих глаз.

Ну например, что же такого она сказала Марлене, из чего дочка сделала вывод, что Земля обречена? Придется выяснить и обдумать.

Инсигна вдруг ощутила усталость. Ей Марлену не провести — стоит ли пытаться?

— Хорошо, ближе к делу, — проговорила Инсигна. — Чего ты хочешь?

— Я вижу, что ты и в самом деле хочешь узнать это, — ответила Марлена. — И только поэтому скажу. Я хочу уехать отсюда.

— Уехать отсюда? — Инсигна не могла уразуметь смысла этих простых слов. — Куда же ты хочешь уехать?

— Мама, на свете существует не только Ротор.

— Конечно. Но на два световых года вокруг ничего нет.

— Нет, мама, ты не права. До Эритро меньше двух тысяч километров.

— Это ничего не значит. Там нельзя жить.

— Но ведь там живут люди.

— Да, под Куполом живут ученые и инженеры, занятые важной научной работой. Но ведь Купол много меньше Ротора. Если тебе здесь тесно, то каково покажется там?

— Там за пределами Купола будет Эритро. Когда-нибудь люди расселятся по всей планете.

— Возможно. Но в этом нельзя быть уверенным.

— А я уверена.

— Все равно на это уйдут столетия.

— Пора начинать — почему я не могу быть среди первопроходцев?

— Марлена, ты смешна. У тебя здесь уютный дом. Когда это пришло тебе в голову?

Марлена поджала губы, а потом сказала:

— Я не уверена, но, пожалуй, несколько месяцев назад, и становится все хуже. Я просто уже не могу оставаться на Роторе.

Поглядев на дочь, Инсигна нахмурилась: девочка понимает, что потеряла Ауринела, сердце ее разбито, она хочет уехать отсюда, чтобы наказать его. Вот, мол, будет она горевать в одиночестве посреди безжизненной пустыни, и ему станет стыдно…

М-да, такого нельзя исключить. Эугения вспомнила себя в пятнадцать лет. Нежное сердечко… малейшее переживание способно разбить его. Правда, сердечные раны в таком возрасте заживают быстро, да только юной девушке в это не поверить. Пятнадцать лет! Это потом, потом только…

Да что попусту думать об этом!