Чарльз Робертс - Пещера чудовищ Страница 8

Стемнело. Из-за дальних бугров луна выглянула огневым лицом. «Это хорошо, — думает парень, — светлее будет копать». Подождал еще немного и поднялся. Идет вниз, пригибается. Сердце колотится воробьем. Нашарил заступ в кустах, окинул взглядом окрестность… да так и замер на месте. На противоположной стороне выемки тоже кто-то шел, крадучись по-за кустами. Мелькает в бледном свете лохматая голова… «А ведь это дид Стуконож! — всполошился Степан. — Ах старый бис! И не хромает». А дед тоже пригнулся за кусты.

Взглянул Степан вправо и… что за наваждение! — внизу, прячась за тачку, мелькает красный глазок папироски. «Это тот ретивый копарь», — негодует Степан и в отчаянии смотрит налево. И кажется ему в неверном свете, что из-за насыпи перед бугром лезет еще чья-то голова.

А луна уже заглянула в яму. Вот сейчас и место с кладом осветится. «Теперь бы только копать да копать», — скрипит зубами Степан. Но только он поднимет голову — зашевелится в кустах напротив дед Стуконож, вспыхнет папироска справа и голова лезет из-за насыпи. Все, мол, тут — видим… «Ах ты, нечистая сила!» — ругается Степан.

Так и просидели до свету, глаз не смыкая. Когда стали собираться копари, Степан окольными путями пробрался к себе домой, завалился спать, на работу не вышел.

К вечеру надвинулись ленивые тучи, заморосил дождь. Степан радуется — в такую ночь только и копать! Поднимается оврагом — зги не видать. Решил подойти к месту не по насыпи, а сверху, с бугра: были там на срезе ступеньки понаделаны. Прислушался — тихо. Только дождик легонько шепчет в кустах. Нащупал Степан первую ступеньку, потянулся ногой, да не рассчитал. А ступеньки — глинистые, оплыли от дождя. Поскользнулся Степан да со всего откоса кубарем вниз и отмерил. А на дне во что-то ткнулся, кто-то крякнул около него. Закружилась голова у Степана, ничего не соображает. Вскочил как полоумный и ринулся куда-то в темноту. А по сторонам — топот, стук, одышка… Сорвался Степан в какую-то яму и что-то потянул за собою. Над ним загрохотало и навалилось на него всей тяжестью. Лежит он ни жив, ни мертв, проклятый клад ругает.

Прошло полчаса, потом час. Утро уже сереть начало. Опомнился Степан, ощупал вокруг себя, видит — тачкой накрылся. Выглянул из ямы — обомлел. Под самыми ступеньками у откоса дед Стуконож сидит и по-настоящему ногу растирает. Из-за тачек и из канав еще две-три головы показались. Вылез Степан и, не глядя ни на кого, отправился восвояси.

А в обед того же дня приехали сведущие люди. Понаехало много и любопытных из Кременчуга и Новогеоргиевска, кольцом стояли они около находки. Сгрудились вокруг и рабочие. Степану с товарищами велели окопать это место и осторожно углублять канаву. Он работал усердно и молча, не отрывая глаз от заступа. Получилась огромная глыба земли, вся насыщенная костями неожиданного пришельца из отдаленных эпох. Смерть гиганта очевидно была мучительна, потому что его костяк был скрючен и бивни торчали кверху.

… Давно, еще за много тысячелетий до исторического рассвета, из Скандинавии поползли ледники и закрыли пол-Европы. На льду жить нельзя, все живое сгрудилось в южной половине: и носороги, и пещерные медведи, и мамонты, и человек-гориллоид. Стало тесно, стал обезьяноподобный враг донимать. И потянулось зверье на восток. Пошел и наш «дедушка». Был он стар. Кожа на его голове будто просмолилась и походила на кору старого дуба. Шуба была изношена: почти до земли свисала редкая черная шерсть, из-под нее виднелся свалявшийся и пролысевший красновато-бурый подшерсток. Шел он через горы и леса, гонимый судьбой. Летом питался травами и дикими бобами, а зимой наклонял могучими бивнями деревья и общипывал мелкие побеги и кору. Леса стояли под небо — можно было укрыться. Но вот старик вышел на высокую береговину. Перед ним бушевала река и скалила навстречу зверю подводные каменные клыки. Понял «дедушка», что не те годы, что не сладить ему с бурным течением, не дотянуть до другого берега, который стлался впереди синей лентой. И стал он одиноко бродяжить у берега. А обезьяноподобный враг уже выслеживал его, строил козни, но встречи избегал и прятался от зверя в свои пещеры.

И вот однажды на заре обычной своей тропой старик понуро плелся на водопой. Север дышал холодными струями. Суровым, мрачным строем остановились на берегу дубы и ясени. От века они глядели на речные просторы. Уж мелькнул впереди просвет, сейчас тропа пойдет вниз, к воде. И вдруг совершилось непонятное. Земля расступилась под «дедушкой», и передние ноги ухнули вниз. Но он успел зацепиться бивнями за корни у противоположного края и, вытянувшись, начал карабкаться передними ногами. Но в этот момент сорвались задние, и старик рухнул вниз. Яма была глубокая и тесная. «Дедушка» сидел на заду, а хоботом делал отчаянные движения. Он попробовал упереться в стенку, но земля была плотна. А вверху виднелись далекие просветы в лесном шатре. Почуял старик свой конец и, вытянув хобот, взревел трубой.

Но не пришли люди на этот зов, не осыпали злосчастного пленника градом камней и кремневыми копьями, — видно и их звериную судьбу настигла какая-нибудь беда. Через несколько дней «дедушка» весь, скрючился и затих. А вскоре прошла жестокая буря и натворила много беспорядков в девственных пущах. Огромный дуб, который стоял около ямы, вывернуло с корнем и глыбой земли навсегда закрыло мамонтову могилу…

После осмотра люди начали постепенно разбирать мамонта и складывать его кости по соседству с ямой. Потом их запаковали в ящики и увезли на трех подводах.

Старики не верили, что это зверь, и впоследствии доказывали:

— Хиба ж це не люципирь? Лег поперек дорози — так усю и загородив. С циих пор ее и забросили…

Прокопий со своей жилкой натуралиста конечно не мог пройти мимо такого исключительного явления, не объяснив его.

— Это вин потому оказався тут… — размахивал он руками. — Як Ной пистроив коучег, посадив туда всякой твари по пари, а мамут не вместився. Так вин и остався и погиб от потопу. Его и скрючило…

Мы поднялись. Закат обвел края оврага кровавым бордюром. Дилювиальный пояс потух, посерел. По низу поползла сырость. Я на минуту оглянулся и подумал: «Вот тут, в двух шагах от нас, в тяжелом смертном одиночестве когда-то умирал мамонт…» Но ни умом, ни чувством почти невозможно было преодолеть тысячелетия, которые отделили от нас глубокую древность земли.

Б. Сотник

Ха из стаи Хоу

Стая Хоу бедствовала.