Эдгар Берроуз - Великий ум Марса Страница 8

Она протянула руку и ласково коснулась ею меня. Жест этот был прекрасен, движения грациозны. Мозг девушки управлял мускулами, но странные грубые голосовые связки Заксы не могли более издавать нежные звуки.

– Скажи мне, пожалуйста, – она умоляла, слезы блестели в ее старых глазах. – Скажи мне, ты не кажешься жестоким.

И я рискнул, впервые за много лет.

Итак, я рассказал ей. Она слушала внимательно, и, когда я кончил, вздохнула.

– В конце концов, – сказала она, – это не так страшно, как я думала. Это лучше, чем быть мертвой!

Значит, то, что я нажал на кнопку, было к счастью. Она рада жить, даже будучи задрапированной в отвратительную оболочку Заксы. Так я ей и сказал.

– Ты была так прекрасна! – воскликнул я.

– А сейчас я отвратительна?

Я не ответил.

– В конце концов, какая разница? – спросила она вскоре. – Это старое тело не может изменить меня, сделать другой по сравнению с тем, чем я была. Хорошее во мне осталось, осталось все, что было доброго, милого. Я буду жить и делать хорошее. Сначала я ужаснулась – я не знала, что случилось со мной. Я думала, что подцепила какую-нибудь ужасную болезнь, которая изменила меня – это меня страшило, но сейчас… ну и что…

– Ты удивительна! – сказал я. – Большинство женщин сошло бы с ума от ужаса и горя – потерять такую красоту, как у тебя – а тебе все равно!

– О, нет, мне не все равно, друг мой, – поправила она меня, – происшедшего все равно достаточно, чтобы разрушить мою жизнь или бросить тень на тех, кто окружает меня. Я имела красоту и наслаждалась ею. Это было не омраченное счастье… Могу уверить тебя в этом. Из-за нее люди убивали друг друга, из-за нее две великие нации вступили в войну, и, возможно, мой отец или лишился трона или жизни – не знаю, так как была захвачена в плен, когда война еще свирепствовала. Может быть, она еще бушует, и люди умирают, потому что я была слишком красива. Но теперь никто не будет бороться за меня, – добавила она с печальной улыбкой.

– Ты знаешь, как долго была здесь? – спросил я.

– Да, – ответила она, – позавчера меня продали сюда.

– Это было десять лет тому назад, – сказал я.

– Десять лет? Невозможно!

Я указал на трупы вокруг нас.

– Ты лежала, как они, десять лет, – объяснил я ей. – Здесь есть и такие, которые лежат уже пятьдесят лет. Так сказал мне Рас Тавас.

– Десять лет! Десять лет! Что могло случиться за десять лет! Лучше, как они, – она указала на тела. – Я боюсь возвращаться. Я не хочу узнать, что мой отец, а, возможно, и мать погибли. Лучше так. Позволь мне заснуть снова! Можно?

– Это решение остается за Рас Тавасом, – ответил я. – Но сейчас я здесь, чтобы наблюдать за тобой.

– Наблюдать меня?

– Изучать тебя, твои реакции.

– Я… что хорошего это даст?

– Это может дать кое-что хорошее миру…

– Это может дать твоему ужасному Рас Тавасу лишь кое-какие идеи по совершенствованию своей камеры пыток и новые способы выжимания денег из страданий жертв, – сказала она, и ее грубый голос погрустнел.

– Некоторые его работы полезны, – объяснил я ей. – Деньги, которые он делает, позволяют ему содержать это удивительное заведение, где он постоянно проводит бесчисленные эксперименты. Многие из его операций благодетельны. Вчера принесли воина с раздавленными руками. Рас Тавас дал ему новые руки. Принесли сумасшедшего с умом ребенка. Рас Тавас дал ему новый мозг. Руки и мозг были изъяты у двоих, умерших насильственной смертью. Они при помощи Рас Таваса послужили и после смерти своих хозяев, даруя счастье и жизнь другим.

Она задумалась на минуту.

– Я довольна, – сказала она. – Я только надеюсь, что наблюдать меня будешь ты!

Вскоре пришел Рас Тавас и осмотрел ее.

– Хороший объект, – похвалил он.

Он взглянул на табличку, куда я занес очень короткую запись вслед за другими. Конечно, это была скорее вольная трактовка определенного номера. Барсумцы не имеют алфавита, подобно нашему, и их системы исчисления очень отличаются от наших. Тринадцать знаков в земной записи выражаются четырьмя тунолианскими значками, означающими, тем не менее, то же самое в краткой форме – номер комнаты, стола и здания.

– Объект должен быть размещен около тебя, – где ты мог бы регулярно наблюдать ее, – продолжал Рас Тавас. – Это будет соседняя с тобой комната. Я прослежу, чтобы ее открыли. Когда не будешь проводить наблюдения, запирай ее.

Для него это было еще одно «Дело».

Я провел девушку, если можно так ее называть, в предназначенное ей помещение. По пути спросил ее имя, так как мне казалось излишне грубым обращаться к ней по номеру дела. Это я объяснил ей.

– Деликатно с твоей стороны, что ты подумал об этом, – сказала она. – Но, действительно, номер – это все, что осталось от меня здесь! Только еще один объект вивисекции…

– Ты для меня больше, чем номер, – сказал я ей. – Ты здесь не имеешь друзей и беспомощна. Я хочу услужить тебе – сделать твою долю легче настолько, насколько смогу.

– Еще раз спасибо, – сказала она. – Мое имя Валла Дайя. А твое?

– Рас Тавас зовет меня Вад Варс, – сказал я.

– Но это не твое имя?

– Мое имя Улисс Пакстон.

– Это странное имя, не похожее на любое, слышанное мною, но и ты не похож на любого человека, которого я когда-либо видела. Ты не похож на барсумца. Твой цвет не похож на цвет любой расы Барсума.

– Я не с Барсума, а с Земли, планеты, которую вы называете Джасум. Вот почему я отличаюсь обликом от любого, кого ты знала до этого.

– Джасум! Есть здесь другой джасумианин, слава которого достигла самых отдаленных уголков Барсума, но я никогда его не видела.

– Джон Картер? – спросил я.

– Да! – Воскликнула девушка. – Военный владыка. Он в Гелиуме, но мои люди не находятся в дружественных отношениях с Гелиумом. Я никогда не могла понять, как он очутился здесь. И как же здесь оказался еще один человек с Джасума? Как ты пересек огромное расстояние, разделяющее планеты?

Я покачал головой.

– Не могу даже предположить, – сказал я.

– Джасум, должно быть, населен удивительными людьми, – сказала она.

Это был хороший комплимент.

– Так же как Барсум – прекрасными женщинами, – ответил я.

Ее взгляд скользнул по старому и сморщенному телу.

– Я видел тебя такой, какая ты была в действительности, – сказал я вежливо.

– Я с ненавистью думаю о своем лице, – сказала она. – Знаю, что оно отвратительное.

– Это не твое лицо. Помни об этом, когда смотришь на него, и не чувствуй себя плохо.

– И это достаточно плохо, – сказала она.

Я не ответил.

– Ничего, – сказала она. – Если бы я не имела душевной красоты, то я не была бы красивой, и безразлично, насколько совершенны черты моего лица. Но если я обладала красотой души, то она осталась у меня и сейчас. У меня могут быть прекрасные мысли, я могу совершать прекрасные дела, и это, я думаю, и есть истинное, в конце концов, испытание красоты.