Генри Каттнер - Судная ночь Страница 8

Пока они поднимались по лестнице к лифту, ей еще не раз пришлось сдерживать смех или раздражение поведением молодого человека. До сих пор никто даже в шутку не предлагал ей того, что мог предложить лишь император; никто не мог и помыслить о том, чтобы указывать ей. Джулия была заинтригована, но она понимала, что ее интерес продлится недолго.

Настоящая Йоргана уже тысячу лет лежала в руинах. Но здесь, на Сайрилле, она волшебным образом восстала из праха: чудесный город каналов и широких водных пространств, озаренных странным, изменчивым светом трех лун.

Они гуляли по широким улицам, останавливались на ажурных мостах, бросали камешки в дробящиеся отражения на воде каналов. Сначала в их общении ощущалась определенная неловкость и взаимная сдержанность, но вскоре напряжение заметно уменьшилось. Круг тем был ограничен, поскольку ее спутник, по-видимому, так же старался сохранить свое инкогнито, как и Джулия. Поэтому они разговаривали в основном о Сайрилле и о многочисленных чудесах этого места. Они беседовали о библиотеках, где хранились музыкальные записи всех времен и народов, и об особенностях музыкальной медитации, приобретавшей популярность в последнее время.

Они строили догадки о национальности, происхождении и социальном положении пешеходов, встречавшихся на призрачных улицах Йорганы. Они говорили о темных уголках Сайрилла, где ужас и красота смешивались в угоду извращенному воображению любителей кошмаров.

Джулия изумлялась тому, какое удовольствие доставляет ей этот вечер. Они сидели за маленьким столиком на террасе с видом на город, пили терпкое красное вино и молчали, наблюдая за тремя лунами Йорганы, совершавшими свой путь в ночном небе.

Они плыли в лодке по извилистым каналам, под балконами и галереями, нависавшими сверху, как темные цветы. Эгид напевал нежные романтические баллады, и ночь неожиданно приобрела театральное очарование. Однажды он наклонился к Джулии, заставив лодку слегка покачнуться, и довольно долго медлил в нерешительности, пока она, внутренне сжавшись, готовилась отразить любые заигрывания с его стороны. Она плохо разбиралась в таких вопросах, но инстинктивно чувствовала, что нельзя торопить события. Когда он с глубоким вздохом опустился обратно, она испытала облегчение, к которому примешивалось сожаление.

За исключением этого незначительного инцидента у Джулии не было оснований не доверять своему спутнику. Тем не менее она все-таки не доверяла ему. В этом не было логики. Его нежность и обходительность задевали чувствительные струны в ее душе, но недоверие коренилось глубже. Это было не телепатическое восприятие его мыслей, но скорее впечатление, производимое самим человеком, его манерой держаться. Он казался слишком мягким, что не вязалось с его мощным телосложением и пружинистой походкой спортсмена. Джулия почувствовала на его ладони мозоли от оружия, когда он помогал ей спуститься в лодку, и поняла, что имеет дело не с таким беззаботным повесой, какого он из себя изображал. Некоторые небрежные реплики выдавали его.

Беспокойство Джулии достигло максимума в конце вечера, когда они танцевали на черном звездном зеркале озера Дуллаи, где уменьшенная гравитация позволяла им двигаться плавными, скользящими шагами в такт приливам и отливам мелодии. Джулия с особенной остротой ощущала совершенство своего платья в этом месте, вдохновившем модистку на его создание. Она была частью темных, плывущих теней; облака легкой вуали колыхались за ее спиной, пронизанные мерцающими звездами. Сам танец тоже был совершенством. Их обоих удивлял неутомимый ритм движения тел – это было похоже на танец во сне, неземной полет в объятиях музыки.

Танец заставил их забыть обо всем. Запреты и ограничения исчезали, пока музыка несла их медленными, головокружительными спиралями по усыпанному звездами полу. Они молчали. Они даже не думали. Время как будто остановилось, и осталась лишь музыка, пьянящая сильнее, чем вино.

Они знали друг друга уже целую вечность. Слившись в одно целое, они протанцевали последние аккорды и остановились под отзвуки замирающего эха. Они смотрели друг на друга в зачарованном оцепенении, словно пробудившись от глубокого сна, наполненного самыми невероятными фантазиями.

Сейчас они стояли в маленькой роще на берегу озера. Иллюзорная вода плескалась у их ног. Здесь они были совершенно одни. Музыка как будто поднималась от поверхности озера и воспаряла над их головами среди шелестящих листьев. Джулия внезапно заметила, что Эгид напряженно замер и смотрит на нее со странным вызовом. Его глаза тревожно поблескивали в полумраке. Он потянулся к ней; в этом жесте было что-то столь жестокое и целенаправленное, что она отпрянула. Если бы он собирался поцеловать ее, то его лицо выглядело бы не так пугающе, а глаза блестели бы по-иному.

Вероятно, даже Эгид не вполне отдавал себе отчет в том, что он собирался сделать. Какое-то время они глядели друг на друга в напряженном молчании, а затем юноша опустил руки и с тяжелым вздохом отступил назад.

Джулия поняла, что им пора прощаться.

Когда она вернулась в свои тихие апартаменты, солнце по-прежнему ярко сверкало над морским пейзажем за окнами гостиной. Разумеется, на самом деле никакой ночи не было. На Сайрилле время суток менялось по желанию клиента, а в общественных помещениях оставалось неизменным до установки новых декораций.

Элия подняла голову и окинула принцессу быстрым, изучающим взглядом. Джулия молча прошла в синий туман спальни, неслышно ступая по мерцающему полу. По ее телу разливалась сладостная усталость. Разум затуманился, как облачная постель, зовущая в свои мягкие объятия. В глубине расслабленного сознания Джулии еще обитало беспокойство, связанное с той последней сиеной у озера, но ей не хотелось думать об этом.

Она предавалась приятным воспоминаниям о романтичном свидании, без всякой досады подмечая, как умело ее спутник менял тему беседы и настроение встречи, как увлекал ее за собой даже вопреки осознанному желанию. Он умышленно разыграл перед нею несколько сцен самого возмутительного романтизма, с прогулками при луне, цветами, журчащими ручьями и сладкоголосым пением. Джулия смутно ощущала, что, если бы упор на романтику не был таким очевидным, их встреча выглядела бы смехотворно, но весь этот романтический антураж настолько притупил ее чувства, что фальшивая нежность ухаживаний ее спутника выглядела совершенно естественно. Ближе к концу, подумала она, он превзошел самого себя. Каким бы ни было его первоначальное намерение, в этом безвременном, чарующем танце он попался в собственную золоченую ловушку.