Грег Иган - Лестница Шильда, роман Страница 8

И наконец на стене перед нею возник целевой граф. В нем четко выделялись четыре основных комбинации вершин, испытанные ранее в каждой из ранних структур. Виртуальные частицы стабилизируют обычный вакуум, создавая связанное состояние материи и энергии, наиболее вероятным результатом эволюции которого будет оно само. Точно так же и четверной узор Касс приближал нововакуум к постоянному существованию, но равновесие оставалось лишь приблизительным: из правил Сарумпета следовало, что даже бесконечная сеть, построенная на этом структурном мотиве, распадется в состояние обычного вакуума за считанные секунды. Но в планковском масштабе достижение было преизрядное. Точность, необходимая для создания такой структуры, примерно отвечала точности, с которой должен был бы выверять свои шаги канатоходец, пожелавший обойти земной шар несколько миллиардов раз без единого падения. В действительности каждый созданный ими фрагмент нововакуума был бы с самого зарождения окружен своим более стабильным старшим аналогом. Неизбежное свершится в триллион раз быстрее.

Илен запросила сводку результатов контрольных измерений с зондов, разбросанных больше чем на световой час вокруг. Ничего, способного нарушить ход эксперимента, там не оказалось… во всяком случае, ничего, что летело бы медленнее девяноста пяти процентов скорости света. Зулкифли дополнил ее отчет докладом о состоянии механизмов глубоко в недрах Квиетенера. Системы, пробужденные двенадцать часов назад, через несколько минут должны были выйти на полную готовность.

Одиночный граф на стене представлял собой просто грубый набросок того, что они надеялись сотворить. Сам нововакуум был, строго говоря, суммой взятых в одинаковом соотношении сорока восьми разновидностей целевого графа. Все они получались из оригинала тривиальными преобразованиями симметрии. В каждой индивидуальной конфигурации сказывалась предпочтительность одного направления в ущерб иным, но в сумме все отклонения компенсировали друг друга, порождая идеально изотропное состояние. Поскольку ни один из этих графов не встречался в природе, элегантное описание это было в изрядной мере бессмысленным. Впрочем, не составляло особого труда показать, как получается тот же вектор состояния суммированием по сорока восьми областям обычного вакуума, слегка искривленным и ориентированным в сорока восьми направлениях.

Внутри Квиетенера находился гелий в количестве, равном по массе среднему астероиду. Он был охлажден до конденсата Бозе-Эйнштейна[14] и переведен в состояние, при котором вероятность его пребывания в сорока восьми разных местах была одинакова. Альтернативные места эти были размещены на поверхности сферы шести километров в диаметре. Обычная материя и вообще любое вещество, хоть как-то взаимодействующее с окружающим миром, вели бы себя так, словно каждая из этих сорока восьми позиций уже стала реальностью. Если бы рой пролетавших мимо пылеобразных частичек вторгся в систему или же поведение гелия en masse[15] каким-то образом отпечаталось на движениях его собственных атомов, то результаты его изучения оказались бы с необходимостью половинчаты. Вся квантовая информация была бы безнадежно утрачена, осталась бы лишь классическая. Однако конденсат был изолирован от окружающего мира так же тщательно, как любой работающий квасп, и охлажден до температуры, при которой состояния всех индивидуальных атомов полностью определялись макроскопическими свойствами.[16] Невзирая на все скрытые сложности, внутри или снаружи, система размером с гору стала квантовомеханической.

Вакуумная геометрия пространства внутри Квиетенера унаследовала множественность состояний гелия: вектор его состояния представлял собой сумму векторов сорока восьми гравитационных полей. Когда все компоненты конденсата окажутся в отведенных им местах, квантовая геометрия центра сферы станет эквивалентна геометрии нововакуума. И родится новая разновидность пространства-времени.

Так обстояли бы дела в идеале: предсказуемое явление в точно определенном месте. Но реальность оставалась источником непредсказуемых помех и неточностей. Если удача будет на стороне экспериментаторов, то в области размером несколько метров на несколько минут возникнет несколько тысяч кубических планковских длин[17] нововакуума, которые будут устойчивы в течение беспрецедентно долгого срока — шести триллионных долей секунды.

Янн обернулся к Касс.

— Ты готова к заморозке?

Когда ей впервые задали этот вопрос, она почувствовала почти такую же сильную тревогу, как тогда, на Земле, перед отбытием, но вскоре он превратился в формальность. Конечно, готова.

Так это и делается.

Пара минут безмолвной неподвижности, пока на экране перед ней не появится первая порция данных.

Если все сложится удачно, это в последний раз. Пять часов дороги обратно на Станцию, день-другой анализов, скромное торжество и отбытие. Ее ждало земное тело, замороженное куда глубже, чем когда бы то ни было остывало это. Световые годы в мгновение ока — и новый набор воспоминаний сметет и сомнет ледяную паутину, затянувшую старое естество.

— Нет, — ответила она. — Еще нет.

Лицо Янна омрачилось беспокойством, но лишь на миг. Касс заподозрила, что за этот миг тот успел проконсультироваться с кем-то более догадливым. Хотя мимозанцы не могли превзойти ее в чистой скорости мыслительных процессов, поскольку пользовались такими же кваспами и сталкивались с теми же проблемами «бутылочных горлышек» канала вычислений, друг с другом они общались в пять раз быстрее, чем позволяла привычная ей форма речи. Когда они пользовались этой способностью для скрытных переговоров у нее за спиной, ее это начинало раздражать. Но только тогда.

— Скажи Райнци, что я изменила решение, — добавила она суховато.

Янн с видимым облегчением улыбнулся. Тут же его образ исчез, а ему на смену явился Райнци. Изображение оказалось достаточно четким: в хлопотах последних приготовлений мимозанцам было чем развлечься, помимо игр с инерцией для ее же блага.[18]

Райнци вел себя осторожней, чем Янн.

— Ты уверена? После всего, что мне понарассказывала?

— Я — квинтэссенция Одиночества, — сказала Касс. — Я все взвесила и приняла решение.

Не было времени описывать замерзающим языком нахлынувшие на нее чувства и переживания. Частично их можно было свести к тому же собственническому ощущению, какое главным образом и заставило ее забраться в такую даль: она не хотела, чтобы мимозанцам открывался лучший вид на то, что им предстояло создать вместе, и неважно, насколько оправданной была такая позиция. Было в этом и что-то от страстного желания прикоснуться к результатам сразу же, пока они еще не остыли. Конечно, прикоснуться к графу или увидеть его своими глазами она не могла. Но оставаться заточенной в теле, способном воспринять и осмыслить лишь малую толику данных, да и то через бесконечные миллисекунды после самого события, было нестерпимо. Все равно что не участвовать в опыте вовсе. С таким же успехом она могла бы не покидать Землю, веками дожидаясь результатов эксперимента, поставленного за многие световые годы оттуда. Компромисс был неизбежен, но она чувствовала, что должна подойти как можно ближе.