Сергей Герасимов - Искусство умирать Страница 8

Он имел с собой пистолет. А пистолетом он умел пользоваться.

Прибор работал безотказно. Несколько раз пришлось уйти от опасности, несколько раз опасность уходила сама, но только раз пришлось вынуть пистолет – когда к Орвеллу подошел невзрачный мужчина, вроде бы совсем не боевого вида, и стрелка загорелась ярко-красным. Орвелл узнал его еще до того, как зажглась стрелка – узнал по стеклянному взгляду.

Мужчина все понял, увидев пистолет, но не испугался, а резким, почти невидимым движением, ударил Орвелла по руке. Это был настоящий профессионал.

Такому удару учат с детства. Такой человек не умеет и не знает ничего, кроме нескольких ударов вроде этого. Идеальная машина для умервщления.

Настоящий профессионал вынул нож.

Прибор опасности щелкнул.

Орвелл почувствоввал необычную щекотку во всем теле. Страха совсем не было. Было лишь то чувство, которое, наверное, знают марионетки, когда их поднимают за веревочки и заставляют танцевать.

– Что это щелкнуло? – спросил киллер.

– Твоя смерть.

– Даже так?

– Даже так, – язык Орвелла говорил, совершенно неподконтрольный сознанию.

Похоже, что сработал прибор, – подумало сознание и совершенно успокоилось.

– А ну-ка, посмотрю, – сказал киллер.

Кулак Орвелла (совершенно независимо от его воли) прыгнул вперед и киллер свалился. Даже жаль беднягу.

Прибор опасности щелкнул еще раз, выключаясь, и Орвелл снова стал собой.

Кажется, эксперимент удался. Прибор не только указывал на опасность, но, если опасность становилась неотвратимой, заставлял действовать тело единственно правильным способом, отключая мозговое руководство.

Орвел еще раз проверил это свойство прибора. Чтобы не рисковать, он нацепил браслет на лапу зеленой мартышке и прицелился в мартышку из пистолета.

Прибор щелкнул и мартышка выпрыгнула из поля зрения. Она выглядела удивленной. Да, такую полезную штуку не стоило отдавать. Особенно сейчас, когда она осталась в одном экземпляре. Правда, был и второй прибор, еще полезнее.

7

Вторая стрелка меняла цвета от желтого до темно-синего. Темно-синий был плохо различим. Наверное, зрение пришельцев воспринимало цвета иначе.

Это был индикатор цели. Стрелка указывала на ту цель, которой в данный момент было занято сознание владельца браслета. Когда Орвелл хотел есть, стрелка указывала на холодильник, когда хотел спать – на кровать, когда вспоминал бывшую жену – показывала направление, в котором, предположительно, та находилась. Когда Орвелл ни о чем не думал или думал очень напряженно, стрелка металась, перепрыгивая с одной цели на другую. Это даже дисциплинировало. Как только стрелка начинала метаться, Орвел собирал внимание в одну точку и мысль буравила эту точку, добираясь до истины, как бур добирается до нефти.

Прибор действовал безошибочно. Кроме стрелки, браслет имел еще несколько загадочных рисунков, неподвижных, но меняющих цвет. Шифровальщики наверняка бы разгадали каждый рисунок и даже выдали бы подробную инструкцию как пользоваться всеми возможностями прибора. Сам же Орвелл лишь выяснил, что означает синий кружок: если дотронуться до кружка пальцем, то включался легкий зуммер. Этот звук не позволял отвлекаться при решениии серьезных задач. Наверняка остальные рисунки тоже позволяли усилить собственные способности так или иначе, но времени на выяснение уже не оставалось.

Орвелл успел хорошо проверить только индикатор цели. Для этого он дважды сыграл на скачках. Было сырое холодное утро. Мокрые и усталые искусственные лошади бежали вполсилы. Трибуны были полупусты. Орвелл сыграл в первом и во втором забеге. Индикатор цели оба раза показал ту лошадь, которая будет первой.

И оба раза Орвелл оставил выигранные деньги в кассе – он знал, что нечестно нажитое добра не приносит. Еще одна заповедь, намертво вбитая когда-то отцом.

Орвелл был странным человеком, но умел скрывать свои странности.

Сейчас он снова сидел в своем рабочем кабинете и ждал отчета о событиях, которые произошли на планетной колонии в Бэте Скульптора. Бормотал веселый Ванька. Прибор показывал слабую неопределенную опасность. Стрелка не устанавливалась: слабая опасность грозила со всех сторон; в управлении каждый подсиживал каждого. Особенно опасны были друзья. Опаснее всех – лучшие друзья.

Орвелл нажал кнопку вызова.

– Икемура?

– Да. Уже почти все.

– Мне достаточно «почти». Я хочу знать, что случилось. Заходи ко мне немедленно.

– Да. Еще пять минут.

Несмотря на фамилию, Икемура не был японцем. Даже в его внешности не было ничего японского. Это был полный веселый блондин, с легкой рыжинкой в усах, с громким голосом и со страстью к рассматриванию порножурналов. Еще Икемура любил выпить, но только не на работе. А работал он отлично. Последнюю неделю работал даже по ночам, хотя никто и не требовал этого. Икемура был почти другом, почти.

Еще Икемура был до удивления везучим. Рождаются же такие счастливчики…

– На что это похоже? – спросил Орвелл, когда Икемура вошел и сел в удобное кресло, у стены.

Бэта до сих пор не отвечала на сигнал. Если это катастрофа, то катастрофа колоссальная. Придется посылать боевой крейсер, возможно не один. Главное, что ты не знаешь, с чем тебе придется столкнуться. И все же это такое приятное и сладкое чувство – опасность.

– Надоела мне эта Бэта дальше некуда, – сказал Икемура. – Ты знаешь, шесть дней назал я привел домой такую женщину и она была такой мягкой, потому что у нее только что умер брат – она была на все готова – и тут вы со своей Бэтой.

– Где ты ее нашел?

– Женщину? В одном притоне. Мы там играли на жизнь и я выиграл.

Орвелл усмехнулся. Икемура не из тех людей, – подумал он, – которые способны пойти в притон и играть на деньги, не говоря уже о том, чтобы играть на жизнь. Правда, иногда он может рассказать такое, что не знаешь, верить или не верить. Главное, говорит будто бы совершенно серьезно.

– Тебе нужно мое мнение или официальное? – спросил Икемура.

– И то, и другое.

– С какого начать?

– С официального.

– Тогда все просто и глупо. Колония на второй планете Бэты Скульптора перестала отвечать по лучу. Вместо ответов мы получаем самую разную чушь.

Получали, я хочу сказать. А последние четыре дня вообще ничего. Оглухонемели.

Всеобщая молчаливая забастовка. Полное молчание – все даже кушать перестали, чтобы не чавкать за едой.

– А если серьезно?

– А если серьезно, то официальная версия – беспорядки населения или опять выдумали местный праздник. Скорее всего беспорядки, потому что не работает передающая станция.